Искатели истины - [44]

— Я всегда знаю, зачем делаю то или другое, — нагло усмехнулся нацист.

— Вот-вот. Вы узнали, что Эдвард проник в вашу тайну, вернее — пока только в тайну вашего клада. Вы испугались того, что он может поделиться ею еще с кем-нибудь, а там за кладом доберутся и до вас. Так?

Пленник пожал плечами.

— Мне остается выяснить только, — заканчивая, сказал Кручинин, — как вы узнали, что он раскрыл тайну клада…

Но фашист перебил его:

— Тут-то уж вы ни при чем: я просто подслушал его разговор с Оле на «Анне».

Старый фогт поднялся со своего места и гневно сказал, обращаясь к немцу:

— Вы дерзкий негодяй, Эрлих! По вине предателя Квислинга наш народ достаточно хорошо узнал, чего стоит фашизм, и никогда не попадет в его сети.

— Не будьте так самонадеянны, фогт, — со смехом ответил немец. — Там, где был один Квислинг, их может найтись еще десять.

Фогт в негодовании потряс кулаком:

— Никогда! Слышите вы, никогда! Мы обнажаем головы перед могилами советских солдат, проливших кровь за избавление нашей страны от таких, как вы. И если когда-нибудь в этой стране наступит порядок, при котором будет дозволено осквернить прах освободителей, то, поверьте мне, найдутся люди, которые попреки государственному порядку принесут к этим могилам цветы. Народ, наш простой и мудрый народ, всегда был честен и будет честен. Он всегда был храбр и будет храбр. Он всегда любил свободу и свою отчизну и всегда будет любить. Если ему помешали отстоять сбою свободу в черные годы фашизма, из этого не следует, что следующий раз мы не сумеем отстоять ее. Таким, как вы, — конец. Навсегда! Навсегда, говорю вам! — И фогт топнул ногой. А немец еще раз ответил ему смехом.

— Как жаль, что я не облечен властью тут же вешать таких! — задыхаясь, проговорил фогт.

— Хорошо, что у вас нет такой власти. А то бы вы сгоряча могли совершить этот справедливый, но несвоевременный шаг, — с улыбкой проговорил Кручинин.

— Вы считаете неосмотрительным наказание преступника? — удивился старик.

— Прежде чем мы узнали всех, кто стоит за ним? Разумеется. Ведь он не один. У них власть и деньги. Наш и ваш народы, мы все хотим знать их имена, хотим знать их планы, хотим…

Но старик в нетерпении перебил:

— Война окончена. Победа за нами. Его хозяева больше не страшны. Это призраки. У них нет ни власти приказывать, ни средств осуществлять свои планы. С ними покончено. По кончено вашими же руками.

— Я знаю силу наших рук, господин фогт, — спокойно ответит Кручинин. — Знаю силу своего советского народа, знаю силу народов, которые плечо к плечу с ним шли к победе и пойдут вперед. Но вы жестоко ошиблись дважды. Во-первых, в том, что война окончена…

— Но…

Кручинин остановил его, подняв руку:

— Война продолжается. Она шла, идет и долго еще будет идти на фронте, которого ни кто из нас не видит, на котором не было канонады и шумных битв. Война шла и идет за кулисами той войны, которая шла у всех на глазах. И, как всякая война, особенно тайная эта битва впотьмах чревата большими неожиданностями. Очень большими неожиданностями, господин фогт.

— Вы намекаете на возможность их победы?

— Нет, я имею в виду совсем другое: речь идет о расстановке сил. Тот, кто в видимой войне стоял по одну сторону барьера, в тайной — может оказаться по другую его сторону. Тот, кто был нашим союзником вчера, сегодня может тайно перейти на сторону врага, а завтра открыто обнажить меч против нас.

— Вы говорите ужасные вещи, господин Кручинин. Просто страшные вещи!

— Лучше узнавать о них прежде, чем они произошли, или, по крайней мере, не закрывать на них глаза, когда это уже случилось.

— И все-таки я не решаюсь подумать о том, на что вы намекаете.

— Я пока ни на что не намекаю, господин фогт. Намеки не в принципах советских людей. Мы все говорим прямо, открыто. А пока у меня для такого разговора нет достаточных оснований. Я только хочу предупредить вас: не думайте, что на этом Эрлихе кончается зло. Не закрывайте глаз на опасность появления врагов везде и всюду. Они есть и у вашего народа. За рубежами вашей страны и внутри их. Будьте бдительны, фогт, если хотите, чтобы ваш народ сохранил свободу и жизнь. Вот и все, что я хотел сказать.

Фогт подошел к Кручинину с торжественно поднятой рукой.

— Мы ничего не боимся, господа! — При этих словах он протянул вторую руку Грачику. — Наш народ никогда не согласится продать свою свободу ни дешево, ни за все блага мира Он любит свою свободу, свою страну, свою историю. Прекрасную страну и ее прекрасную седую историю. И позвольте мне сказать так: с тех пор, как мы знаем, а мы это хорошо узнали, что рядом с нами по северной границе живут такие друзья, как вы, — мы ничего не боимся, право ничего!

— Хочется верить. Очень хочется верить тому, что это так, — серьезно проговорил Кручинин. — Смотрите, той рукой вы, сын самой северной страны Европы, держите руку армянина — представителя нации, живущей у самой южной оконечности нашего материка. Но вы же не можете не чувствовать, как горячо пожатие этой руки. Вы не можете не верить что это рука друга! Дружба с нашей странен обеспечивает вам дружбу трети человечества господин фогт.