Искатели алмазов - [48]

Симаков нарочито громко зевнул, лениво процедил сквозь зубы:

— Умный держит синицу в руках — и доволен, а…

Пожилой рабочий Буров поднялся, рывком надвинул ему на глаза кепку, сказал:

— Ну, ты, полегче, синица! Начальство правильно говорит! — Он улыбнулся Ларисе: дескать, хоть я и старше тебя раза в два, а начальство признаю. — Оно действительно, работаем мы сегодня ни шатко ни валко… А трубка эта, видно, сама к нам не придет.

Вслед за ним поднялся рабочий Терентьев, и они отправились к шурфам. Оставшийся в одиночестве Симаков посидел немного и тоже пошел работать. Во всем поведении, даже в том, как, шагая, он небрежно, словно тросточкой, размахивал лопатой, чувствовалось подчеркнутое презрение к ней, ко всему, что исходит от нее.

Прошло несколько дней. У Ларисы не было оснований жаловаться на рабочих. Дневную норму они выполняли. Александр работал за троих, словно поставил перед собой задачу как можно больше перевернуть земли. Он заметно осунулся, старательно избегал оставаться с Ларисой наедине, разговаривал сухо, односложно и только в случае крайней необходимости, причем упорно избегал ее взгляда.

Нельзя сказать, что Лариса не замечала этого. Просто все, что не касалось кимберлитовой трубки и пиропов, скользило по поверхности ее сознания, не затрагивая, не волнуя. Пиропы владели ее воображением, ее мыслями. Для нее они не были мертвым, холодным минералом. Они снились ей по ночам в виде маленьких красных гномиков, веселых, простодушных и в то же время очень капризных. Они целым роем сбегались к ней со всех сторон, а когда она протягивала руки, чтобы взять их, они, словно ртутные брызги, разлетались в стороны; как шаловливые дети, дразнили ее, высунув красные язычки.

Если бы год назад ей сказали, что в глухой, безлюдной тайге, не имея возможности слушать концерты, посещать театры, кино, она будет жить полной, кипучей, увлекательной жизнью, она бы только недоверчиво посмеялась. Но именно так она жила сейчас.

Позади осталась излучина реки. И тут пиропы исчезли. «Куда вы убежали? — подумала Лариса о них, как о живых существах, вглядываясь в очертания местности. Пологие склоны увала переходили в неглубокую лощину. «Очевидно, по лощине дождевые и весенние воды выносят пиропы на берег», — решила Лариса и велела копать в лощине. Почва тут была тверже, во всех направлениях ее прошивали корни. Пустили в ход топоры. Лариса тщательно исследовала вынутую землю — никаких признаков пиропов. Когда стало ясно, что в лощине искать бесполезно, она испугалась. Что делать? Куда девались озорные красные гномы? Неужели след их потерян? Может быть, они выше по реке? Начали копать выше — безрезультатно. Может быть, они взбежали по склону увала? Это маловероятно, потому что на монолитном теле увала не заметно ни единой складки. И все же начали вгрызаться в каменистые склоны. И, конечно, ничего не нашли. Пиропы словно сквозь землю провалились.

Лариса теряла силы, иссякал ее душевный подъем. Черная бездонная пустота равнодушия вползала о сердце. Девушка похудела, заострились скулы, под глазами легли темные тени усталости.

Настал день, когда рабочие не получили от Ларисы никаких распоряжений. Солнце поднялось высоко, а она не выходила из палатки. Она лежала, закинув руки за голову, вглядываясь в грязно-зеленый брезент. Ее душили рыдания, они вот-вот готовы были прорваться сквозь слабенькие кордоны воли.

Ей вспомнилось, как в прошлом году осенью они, группа молодых специалистов, приехали в Сунтар, в Амакинскую экспедицию. На аэродром встречать их вышли почти все работники экспедиции. Выпал первый снег, стоял бодрящий морозец, и, наверное, поэтому встреча получилась какой-то особенно светлой, радостной, веселой. Вечером в кабинете начальника экспедиции их собрал только что выписавшийся из больницы академик Великанов. Он сказал тогда:

— Завтра я улетаю в Москву, меня ждут дела. Я покидаю экспедицию с легким сердцем, я уверен я успехе. Почему — спросите вы? Да потому, что за дело возьмется молодежь. Помимо знаний, у вас есть то, чего весьма недоставало нам, старикам: большевистское упорство. И я глубоко уверен, что через год… — Он вдруг остановил взгляд на Ларисе. — Простите, как ваше имя? Лариса Сорокина. А ваше? Владимир Сомов. Ваше? Торохов… Ваше?.. Прекрасно, прекрасно. Я убежден, что через год буду иметь честь и удовольствие поздравить вас, дорогие товарищи Сорокина, Сомов, Торохов, Никольский, Андреев, с открытием первых в Советском Союзе кимберлитовых трубок. Я вижу, некоторые из вас недоверчиво улыбаются. Ну-с, через год я вам напомню ваш сегодняшний разговор, и вы убедитесь в моей правоте.

Долго еще разговаривали в тот вечер. Лариса была захвачена предстоящей работой и верила в свои силы. Где то время? Вот она валяется в палатке, готовая зареветь, обыкновенная плаксивая девчонка. Она не знала, что еще предпринять, она не вышла, к рабочим и тем расписалась в своем бессилии.

В палатку просунулась голова Васильева.

— Товарищ начальник, мы ждем. Где сегодня шурфы будем забивать?

У него было спокойное, слишком спокойное лицо. Голос звучал механически ровно, без выражения, как у робота. «Осуждает», — безразлично подумала Лариса.