Искатель следов - [91]

— Единорог — вождь и он должен подавать пример молодым людям на тропе войны.

Затем все вскочили на лошадей, только один Единорог оставался пешим.

Валентин поместил лейтенанта рядом с собой.

— Кабальеро, — сказал он ему, — вы нас проведете в лагерь. Мы не станем убивать ваших соотечественников, а хотим только на некоторое время лишить вас возможности следовать за нами… Если вздумаете обмануть нас, я прострелю вам голову… Не забывайте же этого.

Испанский офицер молча поклонился.

Пленники, привязанные Курумиллой к деревьям, не могли и думать о бегстве.

Маленький отряд двинулся в путь.

Единорог исчез в кустах.

Когда они подъехали к биваку, часовой окликнул их:

— Кто идет?

— Отвечайте, — шепотом приказал Валентин своему пленнику.

Офицер ответил, и они проехали.

Часовой, захваченный врасплох Курумиллой, был мгновенно связан и положен на землю с заткнутым ртом.

Такая же участь постигла и остальных часовых.

В лагере все спали, и через минуту весь лагерь был в руках Валентина и его отряда.

Полк драгун был захвачен без боя.

Спутники Валентина спрыгнули с лошадей.

Охотники пробирались от пикета к пикету и, связывая лошадей, выгоняли их в открытую степь из лагеря.

Не более чем через десять минут в лагере не осталось уже ни одной лошади.

Валентин подошел к палатке, где спал полковник, и поднял полог.

Здесь он встретился с Единорогом.

Окровавленный скальп висел на поясе вождя.

Валентин отступил в ужасе.

— Что вы здесь делали, вождь? — сказал он тоном упрека.

— Единорог убил своего врага, — спокойно отвечал команч. — Когда вожак антилоп убит, стадо бежит в разные стороны, то же сделают и гачупины.

Валентин сделал шаг вперед и бросил взгляд на изуродованный труп полковника.

— Бедняга, — прошептал, тяжело вздохнув, охотник.

Лошадей и взятый в плен патруль отвели в лагерь команчей.

ГЛАВА XX. Неизвестный

Отец Серафим и дон Пабло Сарате перенесли раненого в дом, где остановился миссионер.

Отец Серафим нанимал за десять реалов в месяц комнатку у бедной вдовы, которая имела на калле-де-ла-Пескадерия небольшой домик, выстроенный из саманового кирпича и тростника.

Комнатка была маленькой, с одним окном, выходившим в коридор; она отличалась строгостью монастырской обстановки и чистотой и походила на келью.

Отец Серафим зажег сальную свечку, вставленную в медный подсвечник, и с помощью дона Пабло уложил раненого в постель.

Дон Пабло бросился на бутаку, чтобы перевести дух от усталости.

Отец Серафим, которого, несмотря на его хилую наружность, казалось, не брала никакая усталость, вышел запереть наружную дверь, оставленную открытой.

В ту минуту, когда он хотел захлопнуть ее, кто-то сильно дернул дверь, и какой-то человек вошел в патио, где находился миссионер.

— Извините, батюшка, что я вас побеспокоил… — сказал незнакомец, — позвольте мне остаться здесь.

— Вы, должно быть живете в этом доме? — спросил священник.

— Нет, Святой Отец, — отвечал холодно незнакомец, — я даже совсем не живу в Санта-Фе… Здесь я совершенно чужой.

— Вы просите меня приютить вас на ночь? — продолжал отец Серафим, удивленный этим ответом.

— И не думаю, преподобный отче.

— В таком случае, что же вам здесь нужно? — спросил миссионер, удивление которого все более и более возрастало.

— Я хочу вместе с вами пройти в ту комнату, где вы положили раненого.

— Милостивый государь, — проговорил нерешительно миссионер — эта просьба…

— Вовсе не должна удивлять вас. Мне крайне необходимо узнать, в каком состоянии находится теперь молодой человек…

— Но вы, по крайней мере, знаете, кто он такой?

— Знаю.

— Вы родственник его или, может быть, один из его друзей?

— Ни то ни другое… Еще раз повторяю вам, что мне очень важно узнать, в каком положении он находится; я хочу не только видеть его, но и говорить с ним, если только это возможно.

Отец Серафим бросил проницательный взгляд на незнакомца.

Неизвестный был человеком высокого роста и в полном расцвете сил; черты его лица, насколько это возможно было рассмотреть при бледном свете луны, были очень красивы.

На нем был надет костюм богатого асиендадо, и в правой руке он держал американскую винтовку, затейливо украшенную серебром.

Миссионер раздумывал, не зная, как ему поступить.

— Ну, — снова заговорил незнакомец, — на что же вы решились, батюшка?

— Милостивый государь, — отвечал отец Серафим твердым голосом, — не принимайте в дурном смысле того, что я вам скажу.

Незнакомец поклонился.

— Я не знаю вас, — продолжал священник, — я встретился с вами ночью, при таких странных обстоятельствах… вы с непонятным для меня упорством настаиваете на свидании с молодым человеком, в котором я принял участие из чувства христианского милосердия, и мне кажется, что я не имею права допускать вас к нему.

Досада омрачила лицо незнакомца.

— Вы правы, батюшка, — отвечал он, — обстоятельства против меня, но, к сожалению, теперь я ничего не могу сказать вам, а между тем время бежит, и мне дорога каждая минута. Все, что я могу сделать для вашего успокоения — дать вам торжественную клятву, что я прошу об этом не с дурным намерением… Я еще раз повторяю вам, что желаю только добра тому человеку, которого вы подняли… В настоящее время я караю великое преступление и надеюсь, что Господь поможет мне в этом деле, как помогает Он и всем, посвятившим себя добру.