Искатель приключений Эмиас Лэй - [85]

– Я покаюсь во всем, брат: и в своем отношении к индейцам, и к золоту, и к Тите. Только пять минут, сеньоры, только пять минут, маленьких минуточек, пока я покаюсь доброму брату! – И он повалился на палубу.

– Я не желаю подобной комедии там, где я распоряжаюсь, – жестко сказал Эмиас. – Уберите этого труса, – продолжал Эмиас, в то время как черный доминиканец стоял совершенно спокойно, сохраняя на лице нечто вроде улыбки жалости к несчастному епископу. Человек, привыкший к жестокости и упорный в своем фанатизме, он был так же готов переносить страдание, как и причинять его.

Епископ дал брату Герундио ряд мелких поручений относительно своей сестры и ее детей и маленького виноградника на солнечных склонах далекой Кастилии и умер, как доблестный муж Испании. Эмиас долго стоял в торжественном молчании, глядя на два тела, болтающиеся над его головой.

Вся манера Эмиаса держаться изменилась за последние полчаса. Казалось, он постарел на много лет. Его лоб нахмурился, губы сжались, в глазах появилось неподвижное спокойствие, как у человека, который замыслил великое и страшное дело и именно потому должен стараться быть спокойным, даже веселым. Когда он вернулся в каюту, он вежливо поклонился командиру, извинился перед ним за то, что так плохо играет роль хозяина, и попросил закончить завтрак.

– Но, сеньор, возможно ли это? Неужели его преосвященство умер?

– Он повешен и умер. Я повесил бы, если бы мог, всякое существо, присутствовавшее при смерти моего брата. Ни слова более, сеньор. Ваша совесть подскажет вам, что я прав.

По окончании завтрака Эмиас пошел взглянуть на Люси Пассимор, которую кормили матросы, взявшие ее на свое попечение, меж тем как Эйаканора с надутым лицом наблюдала за ними.

– Я поговорю с вами, когда вам станет лучше, Люси, – сказал Эмиас, беря ее за руку. – Теперь вы должны есть и пить и забыть обо всем среди девонских ребят.

– Зачем вы взяли ее за руку? – спросила Эйаканора почти презрительно. – Она старая, безобразная и грязная.

– Она – англичанка, дитя, и мученица, и я буду ухаживать за ней, как ухаживал бы за собственной матерью.

– Почему вы не делаете меня англичанкой и мученицей? Я могу научиться делать абсолютно все, что умеет эта старая ведьма!

– Вместо того чтобы называть ее нехорошими именами, лучше пойдите и позаботьтесь о ней.

Эйаканора отскочила от него, растолкала матросов и овладела Люси Пассимор.

– Куда я ее дену? – не подымая глаз, спросила она Эмиаса.

– В лучшую каюту, дитя, и пусть ей прислуживают как можно лучше, слышите, ребята!

– Никто, кроме меня, не дотронется до нее, – и, подхватив иссохшее тело на руки, как куклу, Эйаканора с победоносным видом удалилась, предложив матросам заниматься своим делом.

– Девчонка спятила, – сказал один.

– Спятила или нет, но она заглядывается на нашего капитана, – сказал другой.

– А где вы найдете другого, который стал бы обращаться с бедной дикаркой так, как он?

– Сэр Фрэнсис Дрейк стал бы. От него он и научился. Однако не мешало бы промочить глотку. Хотел бы я знать, водится ли у этих донов пиво?

– Ручаюсь, что у них нет ничего, кроме виноградного уксуса, который дураки называют вином.

– Положим, совсем недавно на столе стояли вещи получше уксуса.

– Ну, – заявил один ворчун, – это не для таких бедняков, как мы.

– Не лги, Том Иванс. До сих пор ты в этом не попадался, и я думаю, ложь – совсем не подходящее занятие для такого славного парня.

Вся компания вытаращила глаза. Эти слова произнес не кто иной, как сам Эмиас, подошедший к ним с бутылкой в каждой руке.

– Нет, Том Иванс. Три года делили мы все поровну, и каждый мужественно выносил свою долю страданий. И впредь так останется – вот вам первое доказательство. Мы с удовольствием разопьем хорошее вино все вместе, а затем примемся за плохое. Только помните, дети мои, не напиваться допьяна. Нас слишком мало, чтобы кто-нибудь мог позволить себе роскошь валяться под столом.

Наконец этот бурный день кончился. К пленникам относились с большой добротой. И когда через два дня отправляемые на берег пленники усаживались в каноэ, побежденные и победители обменялись крепким рукопожатием. А Эмиас вернул командиру его меч и преподнес ему на прощанье бочонок епископского вина.

Шаг за шагом, в той мере, как позволяли ей слабость и затмение рассудка, рассказала Люси Пассимор свою историю. В общем, она была очень проста, и обо многом Эмиас мог сам догадаться. Рози уступила испанцу не без борьбы. Он посетил ее два или три раза в домике Люси (как узнал он о существовании Люси, она сама не знала, – разве что от иезуитов?), прежде чем она согласилась пойти за ним. Он привлек Люси на свою сторону, обещав щедро вознаградить ее индейским золотом. Наконец они поехали в Лэнди, и там влюбленные были обвенчаны священником, и это был не кто иной, – Люси готова была поклясться, – как более короткий и толстый из тех двух, которые увезли на лодке ее мужа, – одним словом, отец Парсон.

Они уехали из Лэнди на португальском судне, пробыли несколько дней в Лиссабоне (причем Рози и Люси не сходили на берег), а затем корабль пошел прямо в Вест-Индию. Молодые были веселы, как солнечный день. Он готов был целовать следы ее ног, пока не появился этот злой дух, мистер Евстафий, – никто не знал, как и откуда. И с этого времени все пошло плохо. Евстафий приобрел власть над доном Гузманом. Угрожал ли он ему расторжением брака или возбуждал в нем суеверные угрызения совести за то, что он позволяет своей жене оставаться еретичкой, или (как сильно подозревала Люси) внушал ему, что ее сердце все же рвется на родину, в Англию, и она мечтает, чтобы прибыл Эмиас со своим кораблем и увез ее домой, – неизвестно. Дом скоро стал вертепом зла, а Евстафий – его повелителем. Дон Гузман даже приказал Евстафию покинуть дом. И он ушел, но через неделю каким-то образом вернулся и оказался еще в большей милости, чем прежде. Затем начались приготовления к встрече англичан и сильные ссоры между доном Гузманом и Рози, и, наконец, за несколько дней до появления Эмиаса дон Гузман выскочил из дома как фурия