Искатель, 2018 № 11 - [15]

— Профессор! — Литроу шел к двери не оборачиваясь, но Розенфельд все-таки закончил фразу: — На самом деле проблема в том, как отделить единственную ветвь от множества других. Смилович, судя по всему, сумел это сделать. Но — как?

Вопрос повис в воздухе. Дверь захлопнулась.

* * *

Фирман позвонила, когда Розенфельд, дочитав «Нексус» Наама и решив, что в романе слишком много стрельбы, хотя и науки больше, чем может воспринять непрофессиональный читатель, выключил планшет и собрался сварить последний вечерний кофе, от которого он через полчаса засыпал без сновидений.

— Это я, — сказала она, зная, что номер и имя высветились на дисплее.

— Добрый вечер, доктор Фирман. — Розенфельд говорил максимально осторожно. Включить запись? Пока, наверно, не стоит, но, если она захочет признаться… — Рад вас слышать.

— Если вы не заняты… Я понимаю — время неурочное, у вас свои планы…

На ночь? Есть план, конечно. Выспаться.

Магда наконец решилась.

— Я в кафе «Сирена», это недалеко от вас…

Недалеко, верно. Напротив дома.

— Если вы…

Она так и не придумала, что сказать. Розенфельд взглянул на часы: половина одиннадцатого. Детское время, вообще-то. Особенно для сов. Сам-то он был жаворонком, но понимал людей, чья жизнь после одиннадцати вечера только начиналась.

— Сейчас спущусь.

Откуда Магда узнала его адрес и телефон? Спрашивать он не станет, но интересно.

В кафе были заняты несколько столиков у окон. Магда сидела в глубине зала, где стоял давно не работавший музыкальный автомат — реликт полувековой давности. Даяна Рипс, хозяйка «Сирены», любила рассказывать, как в далеком детстве эта громоздкая громыхающая штука с запасом виниловых дисков представлялась ей чудовищем, пожиравшим невинных красавиц и красавцев, которые перед тем, как быть съеденными, пели изумительно красивые песни под аккомпанемент волшебного невидимого оркестра.

Магда успела заказать кофе. Удивительно: именно такой, как он любил. О его кофейных пристрастиях знали только Стив и Мэгги, но вряд ли они поделились с Магдой информацией, не составлявшей, впрочем, охраняемой тайны.

— Спасибо, — сказал Розенфельд, сев напротив Магды и попытавшись по ее взгляду понять, о чем пойдет разговор. Не пришла же она, на самом деле, признаться в том, что навела на Смиловича порчу. И о статье Тиллоя она говорить не будет: не та обстановка, не то время.

Розенфельд хотел заказать к кофе пирожные, очень вкусные у миссис Рипс, но поостерегся: может, Магда не ест после шести, может, вообще не ест сладкого… Она, похоже, знала о нем довольно много, он о ней — почти ничего. В логической цепочке, которую он успел построить, не было ни одного «человеческого звена» — только теории, предположения и выводы.

Он молча пил кофе и смотрел на пальцы Магды — почему-то при первом разговоре не обратил внимания: короткие, не очень красивые, ногти без маникюра. Пальцы обняли уже начавшую остывать чашку с кофе и молчали.

— У него в детстве была игрушечная пожарная машина, — заговорила Магда, и Розенфельд не сразу понял, что речь шла о Смиловиче. — Тяжелая, с длинной выдвижной лестницей напружине. Однажды пружина сорвалась, и острые края лестницы поранили ему лоб, он чуть не лишился глаза, а на лбу остался шрам, многие думали, что от уличной драки, а он никогда не дрался, его ни разу не побили, и он — никого, а когда мы познакомились, он увидел, что я смотрю на шрам, и сказал: «Это маленький метеорит пролетел по касательной, очень редкий случай».

Неужели он сказал это в кабинете профессора Литроу?

— Я представила, как такое могло произойти, и мне захотелось потрогать шрам, я протянула руку, а мы сидели у профессора Литроу и обсуждали будущую совместную работу, я протянула руку, а он не понял жеста, протянул мне свою, и наши пальцы сцепились, это было неожиданно и… я не знаю… мне показалось, что разомкнуть пальцы мы не сможем никогда, а профессор посмотрел на нас, усмехнулся, как он это умеет, обычно он так усмехается, когда у него или у его сотрудников возникает интересная и перспективная идея, усмехнулся и отвел взгляд. Я об этом говорю, потому что постоянно думаю: наши руки… мы могли не соединить их, и что? Ничего не произошло бы, и Любомир сейчас был бы жив?

Руки? При чем здесь руки?

— Что это было? Я вспоминаю и думаю о вероятностях, о свободе выбора, мы оба об этом думали, как оказалось. Я тогда должна была сказать: «не надо», но это была такая интересная проблема, мы оба понимали, что в квантовой физике сейчас нет проблемы интереснее, и нам посчастливилось на нее выйти…

Да. Розенфельд так и предполагал.

— Мы никогда не говорили о будущем. Странно, да? Он не предлагал мне выйти замуж, я бы и не согласилась, если бы он предложил, и это тоже странно, потому что я без него себя уже не представляла, но, когда мы обсуждали нашу последнюю совместную работу, он сказал, что мы должны сделать это, и я испугалась.

— Сделать это? Что?

Не нужно было задавать вопрос, она сама все рассказала бы, но слова сказались раньше, чем Розенфельд успел подумать об их неуместности.

— Что? — переспросила Магда, вернувшись в реальность из мира воспоминаний.

— Любомир предложил сделать это…