Искатель, 2014 № 05 - [76]

— Тут, вишь, зона такая, приграничье — не отлаженная… Потому отсюда и ушли люди в незапамятные годы — тут время путается. Какая-то ерунда с ним случается, — объясняла Лана. — Мы потому здесь и поселились будто открывается какое-то окно, и к нам сыплется народ. Ну, те, кому удается проскочить сквозь барьер с той стороны. Редко-редко, но случаются перебои. Как вот с тобой.

Постепенно в комнату стали заглядывать незнакомые люди, улыбались, подходили к стене, трогали — оттуда выползала вязкая дымчато-прозрачная масса, превращаясь в кресла, рассаживались. Он подумал, что никогда не видел сразу столько людей вокруг себя. Людей… Добрые Наставники, а он-то кто Тоже человек! И вполне имеет право разговаривать с ними! Мечты сбываются.

— Вы кто — Робко, опасаясь поучительного электрошока или грубого оклика.

Они заговорили. По порядку и разом, перебивая друг друга, опрокидывая на его сознание новые и новые подзатыльники — один больнее другого.

Он попал к тем, из анекдота, кто в резервации уже ничего не расскажет. Они подтвердили, что бывший Розовый такой же человек, как и наблюдатели из людей. Просто ему выпала в младенчестве дурная карта — попасть в число поставок госзаказа на мутацию. Есть в их чудесном отечестве такая статья в конституции — все население страны свободно, не обременено никакими заботами и счастливо. Народ кормится и развлекается даром. Но каждая семья обложена налогом, обязующим поставлять определенное число детей для нужд родины. Проще говоря, обеспечивать страну рабами. Каждый второй ребенок в семье отправляется в резервации для мутантов. Всякий неженатый-незамужний член общества имеет право существования на должном уровне, если поставит необходимое количество спермы-яйцеклеток для выращивания обслуживающего персонала в государственных масштабах. На вопрос зачем нужен панцирь, ему ответили, мол, как же тогда различать людей и нелюдей. Ведь мутанты автоматически попадают в разряд обслуги, с которой не полагается церемониться, а делать, что угодно. И даже смерть такого существа выглядит совершенно естественной, словно муху раздавил — только зеленая слизь остается, когда тело растворится в кислоте, вытекшей из капсулы, раздавленной внутри навеки закованного в бронежилет человека.

Бывшие рабочие особи в созданной доктором коммуне не ощущали себя обиженными судьбой или рационалистичным государством. Им жилось нисколько не хуже, чем в бараках резервации. Они ели и пили вволю, ничем себя не обременяли. Разве что установили наблюдение за границей, отмечая прибытие себе подобных, чтобы вернуть несчастным человеческий облик, ввести в курс, пристроить. Заботы радовали, ведь оттуда бежали крайне редко. Группа к моменту его прибытия состояла из двенадцати человек.

— А доктор…

— Франкенштейн, — перебила его Лана. — Он верный налогоплательщик. Был сотрудником правительственного проекта госмутации. Секрет жуткий! Ясное дело! Но у его брата отняли младшего сынишку прямо у Франка на глазах. Брат сошел с ума от горя, жена брата умерла. И наш Франк ушел. Просто так, в никуда, бросил все, уехал жить рядом с приграничной зоной. Потрясение ему, а нам избавление от позорных оболочек! — Лана засмеялась, показывая ровные белые зубы. Господи, какая красота пряталась под изуверскими ротовыми пластинами!

Зашел вчерашний хирург Ратиш узнал его по глазам — улыбавшимся, хотя брови оставались сдвинутыми. Он осторожно погладил девушку по голове, поинтересовался, как пациент чувствует себя после операции.

— Девочку нам не обижай, — кивнул в ее сторону. — А то мы добрые и милые, однако, с норовом.

Лане исполнилось недавно, по словам Франкенштейна, семнадцать лет, она проявляла эмоции непосредственно, мысли и чувства не скрывала. И сейчас смотрела на бледное (кожа внутри панциря истончалась и становилась почти бесцветной, со временем приобретая нормальную пигментацию) лицо новенького с восторженным обожанием. Ее назвали Светланой, потому что собственного имени она не помнила, а новое по всем статьям подходило ей казалось, она несла в мир свет и радость. Лана была единственной удачливой девушкой в компании разновозрастных мужчин, и все они галантно охраняли ее, ревностно оберегая друг от друга, объясняя, мол, она еще маленькая. Хотя кое-кто втайне хаживал к одиноким и неприхотливым налогоплательщицам. Одна даже отдала плод связи сотрудникам ювенальной полиции для мутаций.

— Родители страдают, конечно, больше всех, — завершила Лана рассудительно. — Думаю своих порадовать. Обязательно найду мамочку и останусь в семье!

Один из сидевших в кресле хмыкнул. Пробасил, мол, она так не сделает. Потому что непременно уничтожат.

— Беглых мутантов обязаны уничтожать, — подтвердил другой, с отросшими светлыми волосами на голове. Такими, о которых мечтал когда-то Розовый. — И вообще — мы не платим налогов, ведь по всем документам нас, бывших резервистов, нет. А нет — потому как мы числимся в нелюдях. А это же налог в чистом виде, сданный, возврату и обмену не подлежит. Вот потому нам приходится скрываться. По крайней мере, за едой и одеждой ходим в магазины с автоматическим обслуживанием и поодиночке, чтобы не светить всю компанию.