Искатель, 2009 № 09 - [61]

Говард обругал себя за торопливость и сдернул с купола прожаренную солнцем рубашку Андрея. Впрочем, сейчас эту вылинявшую, истерзанную ветром тряпку назвать рубашкой можно было лишь в память о том, чем она была когда-то.

Горбунов стал вырезать и складывать внутренности дорады на ткань. Покончив с этим, он помог Говарду собрать концы ткани в кулак. Далее предстояло, как сквозь сито, аккуратно отжать содержимое получившегося мешка в банку. Заняло это почти полчаса. В итоге вышло по три глотка на брата.

Потом они съели смешавшуюся и слипшуюся в кашу требуху.

Насытившись — теперь для этого ему надо было всего ничего, — Говард вытер губы. До чего же вкусно! Самое время расслабиться. Он придвинулся к борту. В складке тента у него был припасен окурок. Говард достал зажигалку — просохнув, она перестала капризничать на второй день дрейфа — и осторожно прикурил. Сделал три затяжки — легких, чтобы только в голову ударило, — и тут же, намочив палец, затушил сигарету. У него их осталось всего три, а в том, чтобы покурить после еды, он себе не мог отказать. Вот и приходилось по возможности растягивать удовольствие.

Горбунов между тем продолжал разделывать дораду. Этот процесс с накоплением опыта был доведен ими до совершенства. Мясо они нарезали на ломтики, нанизывали их на капроновый шнур и раскладывали на куполе для подвяливания. Тут важно было не упустить момент, когда ломтики следовало убрать с солнцепека, иначе они превращались в каменной твердости палочки, которые ни раскусить, ни прожевать. Разумеется, палочки эти не выбрасывались, а бережно складывались «про черный день» в один из «веллингтонов» Говарда. В другом сапоге хранились те ломтики, что были пригодны для ежедневного употребления.

Мясо дорады было приятным на вкус, хотя и не настолько, как у летучей рыбы. Спасаясь от хищных дорад, чья скорость может достигать пятидесяти узлов⁴⁰ в час, летучие рыбы, развернув плавники, выскакивали из воды и планировали над волнами. А вдогонку за ними, красуясь аквамариновой окраской и длинным плавником, почти доходящим до яркого, сверкающего желтыми перьями хвоста, мчались их злейшие враги. Не раз летучие рыбы ударялись о купол плота и падали в воду — на расправу дорадам, но дважды они доставались оказавшимся более расторопными людям.

И уж во всяком случае, дорады были в тысячу раз вкуснее спинорогов. Эти небольшие — не более двадцати пяти сантиметров в длину — уродцы, с вызывающе торчащим перед спинным плавником шипом-рогом, целыми стайками вились вокруг плота.

О появлении спинорогов они узнали на восьмой день по легким ударам по днищу плота. К этому времени оно успело изрядно обрасти водорослями, среди которых обосновались крохотные рачки, называемые «морскими уточками». Приправленные морской растительностью, эти рачки составляли основной рацион спинорогов. Это обстоятельство и делало уродцев желанной добычей.

В мясе плотоядных дорад достаточно протеина, зато оно бедно витаминами, которые содержатся в фотосинтезирующих организмах и тканях рыб, питающихся водорослями. Конечно, пока Андрею и Говарду цинга не грозила — ее первые симптомы проявляются на сороковой день, — однако белковую диету, слегка приправленную имевшимися на плоту продуктами, все же надо было разнообразить. Говард пытался собирать фитопланктон — прозрачные шарики диаметром в несколько миллиметров. Для этого, за неимением лучшего, он попробовал использовать свои носки, вывесив их за борт. К утру внутри носков набралось немного очень полезной слизи, которую, увы, ни он, ни Андрей не смогли заставить себя проглотить. Поэтому необходимую «витаминную добавку» они получали от спинорогов. Мясо их, укрытое поистине носорожьей жесткости кожей, было абсолютно несъедобным — считается даже, что им можно отравиться, — а вот внутренности оказались очень даже ничего.

Спинорогов Андрей наловчился бить острогой, тогда как дорад большей частью ловил на крючок, используя для наживки останки их же товарок, потому что спинороги не привлекали дорад ни в живом, ни в расчлененном виде.

В день Горбунову обычно удавалось выловить одну рыбу, и раз в два дня их запас крючков уменьшался на одну штуку. Несмотря на то что к леске Андрей сначала привязывал стальной поводок с карабином на конце и уже на него цеплял крючок, дорады без особых трудов расправлялись со снастью. Сталь поводка была им не по зубам, поэтому они устраивали в воде настоящее светопреставление и обрывали леску. Когда крючков осталось всего три, Андрей решил отказаться от обычного ужения в пользу острожной охоты.

Говард не стал спорить. В принципе, он был согласен с русским, тем более что именно Горбунов — у него это получалось лучше — занимался рыбалкой. Его покоробило другое: Андрей с ним не посоветовался. Хотя бы ради приличия он должен был это сделать.

На взгляд Говарда, русский в принципе не отличался особым тактом. Иногда он бывал оскорбительно резок, порой неостановимо словоохотлив или же, напротив, замыкался в себе, часами не произнося ни слова. И чем дальше, тем недостатки Горбунова проявлялись все явственней.

— Ты мне поможешь или как? — неприязненно спросил Горбунов. Он уже заканчивал препарировать дораду и теперь шилом «Викторинокса» делал в ломтиках дырки.