Искатель, 1997 № 01 - [14]

— Вам сто лет?

— Чуть больше. Но я неплохо сохранился. — И Партизан засмеялся легко и беззаботно. — И пока не сойду с ума или не попадусь к бандитам, буду так же хорош, весел и рассудителен.

— Милый мальчик, ты пей воду, пей, — сказала Марфута. — Здесь организму не требуется пища. Ты можешь, конечно, поесть, и желудок у тебя сработает, но еды не требуется. А вода нужна. Наши с тобой организмы беспрерывно выделяют пар и пот. Вода очень нужна. И не важно, какой это чай, от воды не отказывайся.

Марфута была ласковая, заботливая, как родная тетя, к которой ты приехал на дачу. Люська послушно отпила из чашки. Но ей пока пить не хотелось. Егор поблагодарил Марфуту, но тоже пить не стал.

— Кто не пьет, быстрее стареет, — сказала Марфута.

— А здесь стареют по-разному? — Этот вопрос давно крутился в голове Егора. Ответ на него был не так уж и важен. Егор решил для себя, что он отсюда выберется. Не останется в этом глупом мире. Но для того, чтобы уйти, важно было понять. Ведь Егор многого не понимал до сих пор. Даже куда попал — не понимал, что это за мир людей, которые в новогодний час, в новогоднюю минуту мысленно отказались идти в новый год с остальными людьми. Мир беглецов? Это, очевидно, будет лишь самый первый, поверхностный ответ. А суть-то, наверное, глубже. И нужно задать правильный вопрос.

— Здесь никто не стареет, — ответил Партизан. — Безусловно.

Пыркин слил в стакан оставшуюся водку. Спросил:

— Никто мне компанию не составит?

Когда никто не ответил, он выпил стакан и сказал:

— Люди стареют, как стулья. Стул бывает новый, а потом разваливается. Он неодушевленный. Так и мы — стулья.

— Стулья! — засмеялся Партизан. — Из красного дерева.

«А сколько вам лет?» — хотел спросить Марфуту Егор. Но у женщины спрашивать об этом неприлично.

Вдруг он увидел себя со стороны в бытовке, тускло освещенной светом из двух маленьких окошек, сидят за шатучим столом несколько человек и пьют холодную воду из чайника.

— Сухарика еще хочешь? — спросила Марфута.

— Не хочу! — вырвалось у Егора. — Ничего не хочу! Я домой хочу.

— А вот домой, к папе и мамочке, у нас дороги нет, — сказала Марфута. — Многие бы желали, но не получается.

— Ты не права, Марфута, — сказал Партизан. — Говорят, что были отдельные попытки.

— Удачные? — спросил Егор.

— Молодой человек, вы попали сюда по своей воле. И притом по сильной воле. У вас просто не было другого выхода. Только отчаяние. Да, именно отчаяние вы оставили за своей спиной. Вы спаслись от отчаяния, приехали к нам, мы довольны, что вы нам свежие московские новости будете рассказывать, но вам вдруг захотелось обратно. Да если б это было возможно, люди начали бы шастать между нашими действительностями. И к чему бы это привело?

— К полному разрушению обоих миров, — ответил Пыркин. — Исторически это нам известно. Слияние двух цивилизаций всегда приводит к гибели одной из них. Дружбы народов, как и дружбы галактических цивилизаций, пока не отмечено. Но, скажу я вам, мне досталась плохая, ядовитая и, может, даже отравленная водка.

— Что любопытно, — заметил Партизан, — здесь отравиться нельзя. Как я понимаю, происходит нарушение связей в организме. Но вырвать может.

— Только не меня! — сказал бывший учитель.

— А здесь много людей? — спросил Егор. Он задавал вопросы вроде бы и правильные, но, как сам понимал, не главные. Но не знал, где же главные вопросы и знает ли кто-нибудь ответы на них. В голове постепенно воцарялась экзаменационная тупость, когда нет ни одной мысли и совершенно все равно, что поставит тебе учитель.

— У нас раньше людей больше было. Но многих нелюди затравили. Это же ужас какой-то, живем, словно на границе, — сказала Марфута.

— А за рекой Афганистан, — сказал Пыркин.

— При чем тут Афганистан! — отмахнулась Марфута.

— Ты не знаешь по возрасту, — ответил Пыркин. — Афганистан сложился уже после твоего отбытия сюда.

— Вот когда они нам не нужны, — сказал Партизан, — то они тут как тут. Крутятся, требуют отдать собачку. А когда нас уничтожают, как котят, то их не дозовешься.

— А если я сейчас захочу умереть? — громко спросил Егор. — Если сейчас захочу, чтобы не ждать, как гнилой стул? Что мне надо сделать?

— Можно, — сказал Пыркин. — Это именуется самоубийством и не поощряется. Грех это.

Егор вспомнил самоубийцу у метро. Но что-то заставило его промолчать о нем. Может, самому было страшно вспоминать.

— Человеку это несвойственно, — сказала Марфута. — Мы же все большие жизнелюбы.

— А как отсюда уйти?

— Егорушка, — сказал Партизан, — ты об этом спрашивал. Ты думаешь, что уйдешь и все станет на свои места? Ничего подобного! Тебе там места нет.

— Почему?

— Знающие люди говорят, — ответил Партизан, — что наши места в первом мире тут же занимают наши двойники. То есть, другими словами, мы сюда и не переходим, а переходит лишь…

— Лишь субстанция, — сказал Пыркин. — Как бы духовная эманация личности. Этот вопрос интересен, потому что тогда возникает закономерный вопрос: а не в раю ли мы с тобой? И скорее всего, я допускаю, что именно генетическое воспоминание о существовании нашего мира, о дублировании миров и послужило основанием для легенды об аде и рае.