Искатель, 1994 № 05 - [29]

Вскоре вода хлынула через порог и растеклась по палубе между таранными переборками. Повернувшись ко мне, Хансен улыбнулся. «Слава Богу, у него еще хватает сил улыбаться», — подумал я, глядя на стиснутые зубы старпома. Стараясь перекричать рев бурлящего потока, он воскликнул:

— Ну же, еще разок! Или сейчас, или никогда!

С ним трудно было не согласиться. Что правда, то правда: или сейчас, или никогда. По команде Хансена мы вдвоем с большим трудом протиснулись в дверной проем.

— Сможете удержать ее хоть немного? — прокричал я.

Хансен кивнул. Опустившись на пол, я вцепился обеими руками в левую нижнюю ручку, уперся ногами в порог и изо всех сил начал тянуть дверь на себя. Хансен сделал то же самое. И дверь наконец стала на место. Мы с Хансеном одновременно повернули две ручки, и дверь оказалась задраена наглухо. Теперь можно было и дух перевести.

Оставив Хансена закрывать остальные ручки, я бросился открывать дверь в задней таранной переборке. Не успел я дотронуться до первой ручки, как она и все остальные повернулись сами по себе — старшина Боуэн и его парни спешили нам на выручку. Меньше чем через минуту вторая дверь была открыта, и тут я услышал, как сжатый воздух со свистом ворвался в цистерны, которые еще час назад были заполнены балластом. Я приподнял Миллза за плечи, чьи-то сильные руки тотчас подхватили его, увлекая за вторую переборку, а через две минуты там же оказались и мы с Хансеном.

— Слава Богу! Что случилось? — обратился Боуэн к Хансену.

— Передняя крышка четвертого аппарата открыта.

— О Господи!

— Задрайте эту дверь. Только как следует! — приказал Хансен и бросился вверх по наклонной палубе из отсека запасных торпед. Взглянув на лейтенанта Миллза, я не спеша двинулся вслед за Хансеном.

Корабль дрожал от рева сжатого воздуха, быстро заполнявшего балластные цистерны, но «Дельфин» неумолимо продолжал погружаться в мрачные глубины Ледовитого океана. И, судя по скорости погружения, было ясно, что он не остановится даже тогда, когда воздух заполнит все балластные цистерны до отказа. Я шел по коридору, цепляясь за поручни, и чувствовал, как сотрясается корпус лодки. Причину вибрации понять было нетрудно: пытаясь любым способом остановить наше падение в черную бездну, капитан Свенсон приказал увеличить обороты двигателя до максимума, и теперь гигантские бронзовые винты с огромной скоростью вращались в обратном направлении.

А еще я чувствовал запах страха. Особенно на центральном посту, куда вскоре добрался. На меня здесь никто не обратил ни малейшего внимания — напряженные взгляды офицеров были прикованы к стрелке глубомера, которая уже перевалила за отметку шестьсот футов.

Шестьсот пятьдесят футов. Я представил, какое огромное давление сжимает корпус «Дельфина» снаружи, и мне сделалось не по себе. Но не только мне. Я увидел молодого офицера, стоящего рядом с креслом командира поста погружения и всплытия: тот с такой силой сжимал кулаки, что побелели суставы пальцев, а на шее пульсировала вена. Всем своим видом он напоминал человека, глядящего в лицо смерти.

Семьсот футов. Семьсот пятьдесят. Восемьсот. Что правда, то правда — никогда прежде я не слышал, чтобы подводная лодка могла опуститься на столь чудовищную глубину и уцелеть. Капитану Свенсону, очевидно, тоже не приходилось слышать ничего подобного.

— Ребята, мы установили новый рекорд погружения, — сказал капитан бесстрастным голосом, который в обстановке крайней напряженности прозвучал довольно странно. Разумеется, Свенсон отдавал себе отчет в серьезности создавшегося положения и ему было страшно, как и любому, из нас, однако с виду он был совершенно спокоен. — Какова скорость погружения?

— Все та же.

— Ничего, скоро изменится. Торпедный отсек, судя по всему, залило под завязку, кроме небольшого пространства под потолком — там образовалась воздушная пробка и… — Свенсон замолчал и стал наблюдать за шкалой глубомера, с едва уловимым волнением постукивая по зубам ногтем большого пальца. — Продуть цистерны с топливом и пресной водой, — все тем же невозмутимым голосом вдруг скомандовал он, однако, несмотря на внешнее спокойствие капитана, всем стало ясно, что наступила решающая минута и другого выхода у нас нет. Главное, что обеспечивает жизнь самой лодки и ее экипажа во время плавания за тысячи миль от родных берегов, — это топливо и пресная вода. И, лишаясь либо одного, либо другого, экипаж обрекает себя на верную гибель. Но в ту минуту Свенсон принял единственно правильное решение: прежде всего следовало остановить погружение, а для этого нужно, было облегчить лодку, оставив за бортом все лишнее.

— Цистерны главного балласта пусты, — хриплым, напряженным голосом доложил командир поста погружения.

Свенсон безмолвно кивнул. Шум сжатого воздуха заметно стих, и наступила относительная тишина, зловещая, пугающая, — казалось, «Дельфин» уже перестал бороться за выживание. Чтобы еще больше облегчить лодку, оставалось сбросить все запасы топлива и пресной воды. Но мне не верилось, что это поможет — «Дельфин» погружался все глубже.

Молодой офицер, у которого на лице подергивался мускул, а на шее пульсировала вена, вдруг начал тихонько причитать: