Искатель, 1988 № 06 - [27]

— Это по земным часам, Федор Нилыч. А по нашим звездолетным — несколько минут, — разъяснил Галлей.

— Это он верно прикидывает, — поддержал его Крылов. — Ежели Эйнштейн прав, конечно.

— А если бы он был не прав, с нами ничего не случилось бы — быстро ответил Галлей.

— Может, и впрямь от этой теории относительности нам хоть кое-какая польза будет, — пробурчал штурман. — Спасателям год разгона понадобится. А у нас?

— Оторвавшись от энергоисточника, мы пока не можем точно вычислить наш «масштаб времени». И это меня беспокоит.

— Почему? — спросил Крылов.

— Догадываются ли на Земле, что наши сигналы будут чрезвычайно растянуты во времени? Их можно и не заметить.

— Ну и загибаешь ты, Вася, с масштабом времени. Я, пожалуй, для его сокращения всхрапну.

И штурман действительно уснул.

Командир не спал и чутко прислушивался к тревожным вздохам Галлея, пока и дыхание Васи не стало ровным.

Крылов думал о далекой Земле, о рыженькой дочурке Наде, увлекавшейся математикой и планеризмом, о жене Наташе, сдержанной и гордой, никогда не говорившей мужу, что он покидает ее. И Надю она не останавливала в ее причудах.

— Командир! — послышался рядом голос проснувшегося Галлея. — Мне приснилось, что она прилетела за нами.

— Кто? Надя моя? — невольно вырвалось у Крылова.

— Нет, что вы! Кассиопея.

— Ну, она, брат, не полетит. Это тебе взамен кошмара привиделось. Посмотри лучше, как штурман спит, и последуй его примеру.

— Я постараюсь, — пообещал Галлей, поудобнее устраиваясь под ремнями на койке.

Крылов еще долго смотрел в широкий иллюминатор, за которым ярко и мертвенно горели чужие созвездия.

ЛЮБОВЬ И ДОЛГ

Казалось, два великана и мальчик между ними идут от Дворца науки по усыпанной песком дороге мимо нарядных цветников и фонтанов.

Сначала они шли молча. Наконец Бережной сказал:

— Ну, хлопцы, кажется, все ясно.

— Ясновидцы не требуются, — отозвался Никита Вязов.

— А ты как, парень? — обратился командир к американскому звездолетчику Генри Гри, третьему члену экипажа спасательного корабля.

Генри Гри неожиданно попросил:

— Бережной, если можно, отпусти Никиту и останься до следующего рейса звездолета со мной. Мне нужно с тобой поговорить.

Бережной удивленно посмотрел на американца.

— Чудно, парень! Ну, ладно! У каждого своя боль. Ну что ж, Никита, лети пока один. А мы с Генри потолкуем о его делах или сомнениях.

— Сомнениях — нет. Бережной. А потому прежде, чем Никита улетит, дадим общую клятву в том, что долг для нас будет дороже жизни.

— Добре! Это ты славно, парень, сообразил. Давайте, други, руки.

Перед затейливой бронзовой калиткой у выхода из городка науки звездолетчики остановились и, соединив в пожатии левые руки и подняв правые, как в салюте, замерли на мгновение.

— Клянусь! — выждав мгновение, первым произнес Бережной. — Клянусь выполнить свой долг!

— Клянусь! — пробасил за ним Вязов.

— Клянусь жизнью! — произнес американец.

Бережной пристально посмотрел на него, потом повернулся к Вязову:

— Никита, береги мать. Слова поосторожней подбирай. Про войны напомни.

— Это она сама вспомнит, — отозвался Никита и, попрощавшись, пошел к площадке взлетолета.

Бережной посмотрел на Генри Гри.

— Давай спустимся на берег Москвы-реки. У вас там в Америке всяких чудес полно, но такой подмосковной красоты не сыскать.

— Для этого надо ехать в Канаду. Там встречаются места, похожие на Россию.

Они спускались к воде по крутой тропинке, ни словом не упомянув о том, что расстаются с Землей своего времени навсегда.

Когда Никита подходил к подъезду, откуда мать обычно провожала его взглядом, сердце его билось учащенно. Как сказать ей, что он улетает насовсем?…

Легко взбежав по ступеням, открыл незапертую, как всегда, дверь и застыл от неожиданности.

В большой комнате перед видеоэкраном сидели Елена Михайловна и… Надя.

Они поднялись при его появлении. Елена Михайловна с горечью посмотрела на сына.

— Слышали? — спросил Никита, кивнув на экран.

— Слышали, — сдавленным голосом ответила Елена Михайловна. — Надя мне все объяснила.

— Что объяснила?

— Про масштаб времени, которое для тебя сожмется, как она мне показала на наших старых часах. Мы с ней как бы на конце стрелки останемся, а ты в самый центр вращения улетишь, и время твое не дугой, как у нас, а точкой можно изобразить.

— Хочешь сказать, время остановится?

— Да. У тебя, а не у нас, — еле слышно прошептала Елена Михайловна, обнимая сына и беззвучно плача.

Он рассеянно гладил ее.

Наде показалось, что время действительно остановилось для них. Но куранты старинных часов вдруг начали бить звонко и долго.

Наконец мать отпустила сына и, вытирая слезы дрожащими пальцами, с усилием спросила:

— Тебя где-то задержали?

— Нет. Я сюда прямо из Академии наук. Правда, в пути на минутку остановились, чтобы дать клятву друг другу.

— Какую клятву, сынок? — с нежностью спросила Елена Михаиловна.

— Клятву выполнить долг, мама.

— А я вот слышала, что ты до того еще кое-кому слово давал, — и она взглянула снизу вверх в лицо сына.

— Слово? — насторожился Никита.

— Будто обещал не улетать, если при жизни нашей тебе возврата не будет.

Никита отрицательно покачал головой.

— Не совсем так, мама. Боюсь, Наде показалось, что я дал ей слово, я не мог его дать. Это был бы не я.