Искатель, 1987 № 05 - [32]

На месте кустов и болота — ровная площадка засохшей растрескавшейся грязи. Над сельвой тянется длинный язык гари. Запах такой, словно подожгли огромную кучу мусора. И чего было думать? Уничтожить — и дело с концом!

Все уставились на результаты моей работы, будто перед ними не какая-то выжженная яма, а по крайней мере россыпь изумрудов пополам с шевелящимися гадюками.

— Кретин! — бросает мне Арвин Най. Я кидаюсь на него, но кто-то мягко останавливает меня за руку. Это Буфи Илм.

— Напрасно вы это сделали, Пихра, — говорит он, стаскивая с носа очки и подслеповато глядя мне в лицо. — С сельвой нельзя так. Она не терпит грубости. Сейчас наступит реакция, и мы даже представить себе не можем, в чем она проявится. Я же объяснял вам: уничтожьте травинку, крохотный листик, и что-то неуловимо изменится вокруг вас! Вы же сожгли целую стену кустарника…

Умник! Порой мне невыносимо хочется схватить его за жиденькие волосы и стукнуть лбом о землю, чтобы наконец объяснить ему, где он находится. Богатому мальчику захотелось приключений, и он не успел оглянуться, как оказался на Ферре, по уши в грязи, со всяким сбродом в одной упряжке. Да ведь не поймет…

Я ненавижу их — сытых, гладеньких. Биолога Илма, сочиняющего бредовые теории и не замечающего, сколько злости накопилось вокруг него, и Келин — куклу с пустыми глазами, и ботаника Браса, хотя он такой же ботаник, как я белошвейка. Они могут вернуться домой, на Эсту. Дерево для них — только путь к большим деньгам, славе, положению в обществе. Для меня же оно — единственная возможность вернуться к моим малышам. Вако, Най и носильщик — люди грубые, жестокие, но они так же, как и я, прикованы к Ферре спорами, превратившими их легкие в кровоточащий панцирь, не способный дышать чистым воздухом. Они — свои, как бы плохи они ни были.

А эти… Сделают свои деньги и улетят на Эсту, где нет ни болот, ни сельвы, ни желтой пыльцы.

Но и я непрост! Я тоже улечу! Чего бы мне это ни стоило. Ползком, но доберусь до Дерева! Ведь на Эсте меня ждут дети и Марция. И пусть кто-нибудь попробует сказать, что нет!

— Болото не обойти, — говорит Най, щелкая затвором автомата.

Буфи Илм

— Болото не обойти, — говорит Най, щелкая затвором автомата.

Арвину можно верить. Не знаю уж, чем это объясняется, но у него поразительно развито чувство опасности. И если он утверждает, что другой дороги нет, значит, так оно и есть.

Трогаемся вперед, пуская в авангарде носильщика. Бедняга побелел от страха. Он что-то лопочет на жаргоне феррианских лесорубов, но от волнения проглатывает окончания, и разобрать, что он говорит, совершенно невозможно.

Чудовищный порядок — пускать вперед носильщиков, проверяя на них опасные тропы. Пускай он наименее ценный член экспедиции, разве от этого ему меньше хочется жить? Сколько раз я пытался убедить Лена Браса, что такого понятия, как ценность, применительно к жизни человека просто не может существовать. Но Брас лишь кисло улыбался и разводил руками: «Так принято…» Страшные слова. Страшнее всех ужасов сельвы вместе взятых.

А может, под маской рационализма прячется элементарная трусость? Но тогда я — первый среди трусов, потому что мне тоже жалко своей жизни и я ничего не делаю, чтобы изменить этот варварский порядок.

Да и так ли кровожадна сельва? Еще на Эсте, пытаясь изучать Ферру по документам, образцам и фотографиям, я догадался, что сельва — не просто бескрайние болотистые джунгли. Все наводило на мысль, что это какая-то сложная сбалансированная система, в которой каждая травинка, листок, мошка — на своем и только своем месте. Стоит им исчезнуть, и их тут же заменит что-то другое. Это может быть нечто совсем безобидное — новое дерево, необычный цветок, но в результате такой замены может появиться и говорящий скорпион, и живая цветочная пыльца, и лиана-удавка. Функциональная связь между травинкой и чудовищем не прослеживается, но это вовсе не значит, что ее нет. Сельва латает раны, нанесенные человеком, и ей, конечно, виднее, как это сделать.

Человек же в джунглях — инородное тело, но настолько крохотное, что Ферра скорее всего и не подозревает о его существовании. Лиана-удавка не предназначена для ловли людей. У нее свои, не известные нам функции, правда, от этого она не становится менее опасной. Аборигены — частица сельвы, микроскопический ее винтик, а разве машина станет разрушать деталь самой себя?

Носильщик нехотя ступает на спекшуюся землю. Капрал подталкивает его дулом огнемета. Пихра жесток, но, по-моему, он глубоко несчастный человек, от горя своего опустившийся, теряющий доброту, как воздушный шар подъемную силу. Но, может быть, я ошибаюсь, и он был таким всегда? Носильщик для него — насекомое, и даже хуже. Жук, повинуясь инстинкту, может и укусить, носильщик же под дулом огнемета и слова сказать не посмеет.

Нет. Не верю!

Носильщик шаг за шагом продвигается по черному хрустящему пеплу. Келин от ужаса и предчувствия беды закрывает лицо руками. Пряди светлых волос выбиваются между пальцами, как мягкие живые водопады. Куда ее занесло? Не могу поверить, что она добровольно работает в этом аду. Она не похожа на искательницу приключений.