Искатель, 1985 № 01 - [15]

Кузнечику, судя по всему, снился бой, губы его раскрывались во сне, чтобы произнести слова доклада или команды; но не успевали слетать с них эти слова. Слишком быстро все происходило: пулеметные очереди были похожи на шквал, винтовки так и сыпали пулями направо и налево, молниеносно выскакивали из укрытий и засад атакующие, а отступление немцев было похоже на соревнования по бегу. Просто все было в снах-желаниях Кузнечика. Что же делать, если мы не брали его с собой на задания… После гибели Лёнчика командир твердо решил отправить его в тыл первым же самолетом. Мы плохо верили в самолет. Кузнечик — заранее ненавидел. Когда будет самолет, мы не знали. Да и будет ли?

* * *

…Летним воскресным утром я вижу себя и мать в пригородном поезде; мимо бегут окраинные заводы, склады, серо-зеленые заборы; в поезде тесно, мы стоим у двери, и мать держится за мой локоть. Сходим на станции, где пыльные тополя обозначают тропинку. Жарко. Лесом еще и не пахнет. Мы идем под серовато-голубыми кронами. Земля растрескалась. Впереди — деревянные домики из теса, несколько старых изб, покосившиеся телеграфные столбы, в палисадах — кусты смородины, невысокие рябины, кое-где приютились яблони.

Вот он, дом Наденьки. Конечно, сразу купаться! Она держит меся за руку и ведет к реке. Деревья меняются, вырастают, впереди — настоящий сосновый бор, где стучит дятел, где под ногами хрустят сухие ветки, какие-то белые лишайники, жаждущие влаги. Меж редких оранжевых стволов летят к воде желтокрылые большие стрекозы. Расправляя неподвижные крылья, они могут лететь по инерции, как планер.

— Пойдем босиком! — говорит Наденька.

Я снимаю свои синие спортивные тапочки на резине, и колени подгибаются от колких лишайников, от касания сухой травы. Я останавливаюсь и смеюсь над собой.

— Отвык! — кричит она. — Отвык от леса1

— Ничего, сейчас пойдем… сейчас.

Я выбираю ровные, гладкие места, стараясь попадать ногами на сосновые твердые и надежные корни, подгибаю ступнями траву для мягкости, колени распрямляются, и я иду за Наденькой, не отставая! Теперь я чувствую, какой здесь чистый, даже резкий воздух, настоянный на смоле, на сосновых иглах, пронизанный светом, лучами, отраженными от теплых стволов, от нагретых голубых крон, от реки… Река!

…Мне снился красный закат над Клязьмой, тополиный пух, летевший, казалось, не по воле ветра, а по воле лучей, пронзавших лес. Я ловил его ладонями и вдруг нечаянно набрел на такое место, где он белел, точно сугроб. Там сизые корни сосны жадно держали землю, и меж их лапищ — легчайший тополиный пух, целая гора!

Как плясало солнце, когда я бежал по лесу! Сбоку оно показывалось между стволами алым слепящим огнем, золотым шаром; полшага — и его уже нет; еще прыжок — и оно слепит снова. И так беги по сосновому бору хоть до самого его края, беги и кричи. Войново — так называется это место, куда мы поехали раз с матерью к знакомым. Сюда перебрались Наденька с матерью после смерти бабки Василисы. Там, на песчаном берегу Клязьмы, я ловил на удочку плотву. В полдень, искупавшись, мы с мальчишками и Наденькой сидели у воды, смотрели на быстрое течение, на то, как трепетно, мягко шевелится под водой трава, бросали хлебные крохи пескарям, шустро сновавшим у самого уреза воды. Светились глаза ее…

Мне снилась гроза в лесу, которая застала нас. Во сне я видел, как били тяжелые капли по песку, оставляя маленькие лунки, похожие на лунные кратеры.

ЛЕТНИЕ ЗВЕЗДЫ

Память моя выделывала странные штуки: оказывается, я помнил почти все, что когда-либо читал.

— У тебя хорошая память, — сказал однажды капитан.

— Нет. У меня память абсолютная.

— Да? Тогда тебя нужно чаще отправлять в разведку.

— Кого здесь разведывать? Четыре десятка фашистов и ржавый броневик. Мы ж не на фронте.

— Он от нас не уйдет. Расскажи-ка лучше, как в армию попал.

— Уже спрашивал, капитан, когда из окружения выходили. Доброволец я.

— Помню, помню. А дальше?

— Дальше — военкомат и Вязьма.

— Сразу отправили?

— Сразу. После того как военкома уломал. Стариков знает…

— Тебе что же, восемнадцати не исполнилось?

— Her. В школу раньше определили. В июне было семнадцать. Первый курс МГУ окончил.

— После войны доучишься, Валя.

— После войны? А когда она кончится, ты знаешь, капитан?

— Не знаю. Думаю, года через два. Это лето выстоять… Одно лето.

— Почему только одно?

— Потому что воевать учимся. Заводы военные запускаем.

— Медленно как-то все делается. Нас там, на фронте, не хватает.

— Лето. Одно лето продержаться… По всему видно: не та прыть у них. Далеко не та. А было как… Сначала у них ладилось как в сказке. Вот у меня вырезка из журнала «Военный вестник». Третий номер за сорок первый год. Перевод немецкой статьи о танковой войне. Вот они эту войну и показали… Я это понял под Вязьмой. Так же было и под Минском. Хитрость невелика. Танки вместе с пехотой, под руководством общего командира, медлительны, не могут маневрировать, захватывать железнодорожные узлы далеко в тылу. А одни танки, не связанные пехотой, могут! В этой статье они называли танковые клинья стальной кавалерией — с кавалерийским духом.

* * *

…Такого лета, верно, уже не повторялось. Немцы обложили наш отряд со всех сторон.