Искатель, 1984 № 04 - [8]

Желтовато-серая мгла скрыла горизонт. Из-за этой мглы выдвигалась полоса облачности — серое обрывистое плато, подножие которого терялось в тумане. А над ним, на огромную высоту вздымались то ли столбы далеких гигантских взрывов, то ли причудливые белоснежные башни, израненные выбоинами глубоких теней. Оттуда набегала крупная зыбь. На гребнях появились белые барашки. Ветер все ближе подгонял к пароходу разбомбленный косяк сельди и касатку, которая теперь напоминала перевернутую вверх килем шлюпку.

Подошел радист:

— Американцы сообщают, что бомбили Токио.

— Думаете, они решили, — капитан почему-то кивнул в сторону надвигавшихся облаков, — что мы вроде плавучего маяка для американских эскадрилий? Абсурд. Что Владивосток?

— Велит непрерывно держать связь.

— Вот и держите. Сообщайте координаты, погоду. Сообщите… вот еще о чем: пополняем запасы продовольствия глушеной рыбой… Боцман! — Зычный голос капитана встряхнул нависшую над судном настороженную тишину. — Спустить рабочую шлюпку. Загрузить селедкой по планшир. Даю четверть часа.

— Так утопнем от жадности! — радостно хохотнул боцман.

Пароход ожил. К борту, у которого болталась на волнах шлюпка, высыпал народ. Кто-то подавал совет взять на буксир еще и касатку. Кто-то сложил рупором ладони и заорал во всю мощь легких прямо в небеса:

— Мерси, микада!

Капитан предложил и Соколову спуститься в шлюпку, развлечься немного, а заодно посмотреть, как пароход выглядит со стороны после штормов.

А на поверхности океана плавала не только сельдь. Там оказалось несколько тунцов, затесавшихся некстати в эту мелкоту. Здоровенным, похожим на торпеды рыбинам боцман рад был особенно.

— Это ж как куриное мясо, — приговаривал он, с трудом втаскивая метрового тунца. — Вот так плыл себе, не зная забот, а тут тебе пламенный привет с небес…

Олег Константинович любовался пароходом. Соленые волны еще не успели сбить краску, пятен ржавчины не было видно. В Сиэтле ведь провели несколько авралов. Оббили до металла старую краску, заново загрунтовали, окрасили «Ангару». Лоснились черные борта. Сияли белизной надстройки. Какой все же красивый пароход, хотя и старенький…

Буфетчица прямо на мостик принесла тарелку с зажаренной сельдью.

— Снимайте пробу с японского улова, дай бог им здоровья, шоб они были неладны, — приговаривала она. Смутилась, увидев рядом помполита. — Извиняйте, Олег Константинович, про вас не догадалась. Ну так вы одной вилочкой, уж сколько вместе плывете, знаете, шо не больные. Вы, товарищ капитан, от головы половиночку.

— Это же почему такое указание?

— Вы ж голова наша.

— Так! Развивая вашу мысль, я… — разобиделся Соколов.

— Я ж не то хотела сказать…

— Мелкий подхалимаж всегда наказуем, — вставил Рябов.

— Она ж и с хвоста вкусная, — вконец смутилась буфетчица, хвостик хрумтит, он же в сухариках.

— Дегустируем, Олег Константинович? В центра селедки встретимся? Говорят, кто из одной тарелки ест, а при случае из одной рюмки запивает, становятся друзьями.

Селедка в сухариках, с перчиком, лимончиком была вкусна необычайно. Буфетчица с умилением следила, как быстро исчезала рыба.

— Теперь пожалуйте в кают-компа… — Она не договорила, испуганно воскликнула; — Ой, мамочки, да что такое выплывает! Что ж то еще за напасть!

На фоне желтовато-серой мглы, словно на фотобумаге, опущенной в проявитель, появлялись размытые тени7 которые постепенно превратились а силуэты военных кораблей.

Линкор… три крейсера… судя по дымам, еще с десяток кораблей поменьше — их самих еще не видно за волнами. Эскадре шла фронтом на северо-восток, пересекая курс «Ангары». Если бы не приказ лечь в дрейф, пароход оказался бы как раз в центре этого строя.

От эскадры оторвался эсминец и понесся в сторону «Ангары».

Николай Федорович Рябов за пять предвоенных лет перешагнул ступеньки командной иерархии — от четвертого пассажирского помощника до капитана, до полноты власти над маленьким мирком, именуемым командой судна. Это быстрое продвижение не успело стереть в памяти время, когда он сам тянулся в струну и немедленно отвечал «есть» на любое распоряжение. Когда он сам за глаза посмеивался над причудами «мастера», порожденными полновластием, но не перечил ни разу. Не соглашаться, оспаривать действия капитана — это все на берегу. Это дело всяческих комиссий. И еще он помнил, как в сложных ситуациях, а они возникали почти в каждом рейсе, он сам напряженно следил за поведением, настроением, даже жестом, походкой капитана. Он помнил, как минутная растерянность, нервозность и, не дай бог, тень страха, мелькавшая на лице капитана, мгновенно, по каким-то невидимым каналам, передавались команде.

Неожиданное рандеву в океане вызвало тревогу, точнее, огромную тревогу. Ясно было, не на прогулку вышла эскадра воюющей державы. Ясно, место куда они думали нагрянуть, еще далеко, иначе японцы соблюдали бы радиомолчание. Были уверены, что на десятки миль вокруг никого, и напоролись на торговое судно. С Японией у СССР пакт о нейтралитете, но в то же время он союзник США и Великобритании… Простая логика: американцы могли прослышать об операции. А раз так, почему бы им не использовать советский пароход для разведки, а может быть, и как прикрытие для подводной лодки. Не поэтому ли самолеты прочесали глубинными бомбами пространство вокруг «Ангары»?