— Черт побери, ты?!
Передо мною было лицо Нюси.
— Да тяните же, тяните… потом, — прокряхтела она и вьюном проползла, мимо меня, довольно больно двинув в плечо санитарной сумкой.
Последним выбрался Левон.
Я не мог успокоиться от негодования и злости на самого себя. Как это за всю дорогу ни разу не удосужился оглянуться и пересчитать идущих со мною людей. Хотя что это теперь меняло? Назад эту настырную девчонку не отошлешь — замерзнет, пропадет в горах. Но и так оставить подобное самовольство тоже нельзя. Я повернулся к бойцам, притихшим на пятачке, среди камней.
— Сержант Чечеткина, как вы сюда попали?
— Следом шла, — жалобно и все-таки с вызовом ответила она. — Сперва за камешками ховалась, а потом в строй стала.
— Кто был замыкающим?
Смущенно, будто провинившийся школьник, поднялся Левон.
— Почему не доложил?
— А он не мог, товарищ старший лейтенант, — вместо парня бойко ответила Нюся. — Я сказала, что все равно не вернусь. А с ним, если предаст, слова больше никогда не скажу.
Была в этом ответе такая несвойственная Нюсе самоуверенность женская, что я едва подавил улыбку, сказал сухо:
— По возвращении доложите командиру полка. Оба… пять суток гауптвахты.
— Вместе? — под тихие смешки съехидничал Федулов.
— Не с тобою же, ехидина костлявая! — отрезала Нюся.
— Откуда ты знаешь… костлявая… — обиделся Федулов.
— Издали видно!
— Ладно, — махнул я рукой, — кончайте перекур. А на «губе» отсидите, как миленькие.
— Так точно, — дуэтом ответили «грешники».
…А там, где вот-вот должно было взойти солнце — небо порозовело. И перед нами был, пусть довольно крутой, но, кажется, без таких вот стенок гребень, который там, дальше, смыкался с другим. А за ним была только густая, бездонная синева предутреннего неба. И, словно на японской акварели, вырисовывалась надо всем, возвышалась гора Безымянная, цель нашего похода.
Сама вершина оказалась плоской и немного пологой, как лужайка, заваленная снегом. Подав руку запыхавшейся Нюсе, я помог взобраться ей на это маленькое плато. И все остальные выбрались, остановились, пораженные грозной красотой Главного Кавказского хребта.
— Товарищ командир, тут совсем как на самолете, — сказал возбужденно Гурам и засмеялся. — Все видно. Я перед войной летал один раз, честное слово.
Вася отошел немного в сторону, неловко задел какую-то пирамидку из камней. Она разлетелась, а к ногам скатилась консервная банка.
— Ребята, что я нашел! Судак в томате!
Банка была пустая, легкая. Вася легко вскрыл ее.
— А ну, дай сюда, дорогой, — сказал Гурам и вытащил из банки листок бумаги, стал читать расплывшийся от сырости текст:
«12 июля 1939 года на эту безымянную вершину поднялась группа студентов Киевского политехнического института в составе мастеров спорта Марчука, Голубева, разрядников Ходько, Павлова, Шульгина. Ура первопроходцам!»
Помолчав, Гурам добавил уверенно:
— За такую гору до войны значок давали «Альпинист СССР».
Федулов тем временем подобрался к самому краю площадки, на которой мы были, и вдруг резко, зло зашипел:
— Ша! А то будет нам и значок, и вечная память.
Немецкие позиции были совсем близко, метров на 300–400 ниже нас. Ясно видны были проталины землянок и блиндажей, над которыми вставали дымки, насыпи камней, где притаились пулеметы. Прихотливо вились тропинки. Одна сползала с гребня вниз — по ней к землянкам двигалась вереница людей, навьюченных мешками, ящиками. Их подгоняли немецкие солдаты с автоматами.
— Гляди, гляди, бабы… и мальчонки… будто лошадей захомутали, гады! — возмутился Вася.
Внизу раздался выстрел. Одна из фигурок неловко ткнулась в снег, но движение «людского каравана» не прекратилось.
— Эх, достать бы их! — привстал Гурам.
Я предостерегающе погрозил ему кулаком. Стал делать пометки на карте.
— Забегали, затевают, видно, что-то, — сказала Нюся.
— Готовятся, — подтвердил Ашот. — Вниз, к морю, у них одна дорога — через нашу заставу.
— А может быть, они не собираются вниз… пока, — осторожно предположил Федулов.
— Как же, они сюда прибыли ультрафиолетовые лучи принимать, — съязвил Гурам.
— Потише, потише, братцы, — остановил я самых разговорчивых.
И тут мы услышали необычного тембра и силы звук, похожий на сигнал тревоги.
— Гора кричит, — пояснил Ашот, озабоченно вслушиваясь, — буран будет.
Этого нам еще недоставало… Я приказал готовиться к спуску.
— Нельзя вниз идти, командир, — твердо возразил мне Ашот, — не успеем. Ты посмотри на небо, вон туда… Черное небо. Скоро буран сюда придет. Нельзя идти.
— Совсем сдурел, — поежился Федулов.
— Пещеру надо искать или нишу, — настаивал Ашот, — быстро надо искать.
Внизу тоже, видно, почуяв неладное, всполошились, забегали гитлеровцы.
…Карниз, который мы отыскали, был метров на двадцать ниже вершины — узкая кромка, только ноги поставить. Сверху нависал ледяной козырек. Мы полусидели, тесно прижавшись друг к другу и к скале.
— Шевелите пальцами рук, ног, — тихо приказал я. — Не засыпать. Хочешь жить — контролируй себя. Дежурный контролирует всех. Ну, держитесь, прометеи…
— У него, говорят, хоть огонь был, — успел еще пошутить Гурам.
И налетел шквал.
— Эй, хлопцы, шевелите пальцами, не поддавайтесь! — Мне казалось, что кричу, но застывшие губы шептали едва слышно.
