Искатель, 1981 № 05 - [33]

— Ничего. Мы поужинали, встали, выпили еще и начали танцевать. Потом последовали звонки. Пока было темно, мы обнимались… Я ее целовал. Вслед за этим мы продолжали танцевать. Ей стало плохо. Так было. Ничего особенного я не заметил.

— Странно!

— Да, действительно странно. После того, что вы мне сказали, я вижу: она действительно была отравлена… Выходит, что я мог дать ей яд…

Сивков сказал это без запинки, как-то спокойно. Как человек, который не мог дать яда на самом деле.

— Да, так получается.

Перед уходом Сивков снова попросил вернуть ему паспорт. Антонов дал ему его, но снова предупредил, что тот не имеет права выезжать куда-либо из Софии без специального на то разрешения. Впрочем, он уже уведомил об этом соответствующие органы.

Полковник Бинев выслушал его доклад с невозмутимым лицом, не говоря ни слова. Даже вопросов не задал. Антонов хорошо знал, что это означает: ты действовал так, как считал нужным, не спрашивая моего совета, поэтому и не ищи у меня поддержки. В этом была не столько боязнь ответственности, сколько какая-то обида, какое-то скрытое недовольство. Он позвонил начальнику управления, и тот приказал через пятнадцать минут всем быть у него.

…Полковник Пиротский был высокого роста худощавым мужчиной около пятидесяти лет, с посеребренными сединой волосами. Он ходил всегда, летом и зимой, в сером костюме, и тот придавал ему какой-то джентльменский вид. Впрочем, он себя так и держал — всегда любезный, всегда улыбающийся, даже когда кого-то наказывал. А это случалось довольно часто. С полковником Биневым они были настолько различными, что (как это часто случается между мужчинами) можно было подумать о них — либо добрые приятели, либо совсем чужие друг другу люди.

В просторном кабинете начальника управления, светлом и уютном, было как-то приятно докладывать даже о нераскрытых преступлениях. Как только все вошли и Антонов отрапортовал, Пиротский пожал всем руки и пригласил сесть к большому продолговатому столу. Сразу же разрешил курить. Это было в отличие от Бинева второе удовольствие от докладов у Пиротского (Бинев сам не курил и никому не разрешал курить в его кабинете). Но этим все удовольствия заканчивались.

— Полковник Бинев, вы будете докладывать?

— Предлагаю послушать из первых уст. Антонов вел следствие.

Антонов любил эти обобщающие доклады. В них, как в фильме, он сам будто со стороны рассматривал дело, в котором тонул в ходе повседневных служебных забот. Когда ведешь следствие, то бродишь среди фактов, как в лесу среди деревьев. А во время доклада видишь лес фактов как единое целое, будто с вертолета. И сейчас, вслушиваясь в свои слова, он видел главное: они пока не могут дать ответ на основные вопросы следствия — кто и за что убил Пенку Бедросян. Поэтому Антонов закончил словами:

— Нами найдено лицо, которое было в квартире убитой и могло дать ей яд. Но у него нет никаких мотивов для совершения столь тяжкого преступления.

— Вы продвигаетесь вперед, но очень медленно, — резюмировал Пиротский. — Кроме того, что мы ничего не знаем о мотивах преступления, у нас нет никаких данных и о происхождении яда. Откуда он появился у Пепи? У кого есть что добавить?

— Фосотион можно получить в какой-нибудь химической лаборатории, — сказал Консулов. — Это не проблема. Важно то, что мы не знаем, кто дал ей яд. Он действует одну-две минуты после приема, а Сивков был там целых полтора часа до смерти. И никого другого там не было. Это или убийство и убийца — Сивков, или же — самоубийство. Но вся обстановка того вечера никак не напоминает самоубийство. Это сказал даже сам Сивков.

Бинев с нескрываемым удивлением смотрел на Консулова. Он явно не ожидал, что капитан выскажет его точку зрения. Однако он промолчал.

— Что вы предлагаете? — спросил Пиротский.

— Изучим подробнейшим образом все связи Сивкова и узнаем, откуда он добыл яд. С арестом его или без ареста.

— Что это за предложение? — удивился Пиротский.

— После того как мы освободили Сивкова, нам нет смысла заново арестовывать его. Это нужно было делать тогда, когда он признался в факте своего присутствия при смерти Пенки Бедросян.

— Да, в самом деле, — сказал Пиротский, — почему не захотели его арестовать?

— Зачем задерживать человека в тот момент, когда он явился рассказать правду, — произнес Антонов. — Сивков не убийца!

— Человек этот изобличен во лжи, — возразил Консулов. — с тех пор как мы начали работать с ним, он столько нагородил нам, что я не вижу ничего особенного в том, чтобы его задержать.

— Чаще встречаются обратные случаи: по всем вопросам говорят правду, а лгут по одному-единственному, существенному и решающему. Так обычно поступают преступники! А Сивков лгал нам как первоклашка, даже не по-дилетантски, а просто по-глупому. И я верю, что в конце концов он сказал правду, всю правду, насколько она была ни тяжела для него: и с моральной стороны, и с юридической — быть заподозренным в убийстве.

— Значит, твое мнение основано на голой вере, — усмехнулся Бинев. — Красивая работа.

— Не на вере, а на убеждении, подкрепленном логической интерпретацией фактов и личности свидетеля. Сивков находился там совсем с другими целями, кроме того, у него не было никаких мотивов совершить преступление.