Искатель, 1981 № 03 - [37]

Писатель говорил долго. Его слова предназначались не только для спрашивающего, но и для всех присутствующих. Ему казалось, что ремонтники слушают его с интересом, а при таких условиях он мог говорить часами, время от времени откидывая прядь волос со лба и шумно выдыхая воздух. Он разъяснил, что создание моделей автомобиля или самолета в памяти вычислительной машины и проведение их испытаний позволяют улучшить их конструкции, предотвратить аварии настоящих — из металла и пластмасс — автомобилей и самолетов с людьми на борту. И точно так же моделирование жизненных ситуаций позволит ему, в частности, родить новые мысли, написать лучший роман и тем самым усовершенствовать настоящих — из плоти и крови — людей, сделать устойчивей и справедливей общество. Он, конечно, понимает, что придуманному им герою, можно сказать, его сыну по духу, нелегко десятки раз умирать и возрождаться. Но ведь он выполняет благороднейшую миссию — помогает рождаться самому значительному на свете — новой мысли. Ибо в конце концов ценнее всего оказывается информация, которая позволяет совершенствовать мир. И если бы не этот вымышленный герой, то, возможно, люди, а в том числе и он, писатель, не знали чего-то очень нужного и важного, крайне необходимого для прогресса.

Говоря, писатель посматривал то на людей вокруг, то на экран, следя, какое впечатление производят его слова.

По выгнутой голубоватой пластмассе все время пробегают какие-то волнистые линии, искажая лицо того, кто находится по ту сторону экрана. Но писатель угадывает его состояние. Ему вдруг начинает казаться, что там не чужой, впервые увиденный образ, а хорошо знакомый человек — тот, с кем учились в школе, влюбились в девушку с голубой жилкой на мраморном виске, поссорились, вначале казалось — навсегда… Писатель ищет слова утешения для человека, находящегося по ту сторону экрана, и не находит их. Наклонясь к микрофону, он произносит:

— Точно так же, как человек, каждая новая мысль рождается в муках. Ничего тут не изменить, ведь это не простое совпадение, а неизбежность. Другого пути нет. Понятно?

Изломанные синие губы на экране шевелятся. Присматриваясь к ним, вслушиваясь сквозь треск и шум в слабый голос, долетающий из репродукторов, писатель пытается расслышать или хотя бы угадать ответ своего героя. Это не удается, и он вопросительно смотрит на других людей. Мехоператор поспешно отводит взгляд. А губы на экране продолжают двигаться, повторяя одни и те же слова ответа. Но это отнюдь не слова благодарности, ни «да», ни «понятно». И тот из присутствующих, кто расслышал или угадал эти слова, вряд ли рискнет произнести их вслух…

Рекс СТАУТ ЕСЛИ БЫ СМЕРТЬ СПАЛА [3]

Вульф терпеть не мог, когда прерывают чью-то трапезу, реагируя на это почти так же, как если бы вы прервали его собственную. В этом доме заведено следующее правило: когда мы сидим за столом, на звонки отвечает Фриц из кухни (разумеется, в том случае, если не происходит ничего из ряда вон выходящего), если же дело оказывается срочным, трубку беру я. Конечно, случись что-нибудь эдакое, и Вульф тоже мог бы встать из-за стола. Но я, признаться, такого случая не припомню.

В тот день Фриц кормил нас блюдом, которое Вульф прозвал «ежиным омлетом» и которое на вкус куда приятнее, чем на слух. Зазвонил телефон. Я сказал Фрицу, чтобы он не беспокоился, и сам прошел в кабинет. Звонил Джарелл, у которого, как выяснилось, нашлись и другие аргументы, кроме его «да» и «нет». Я позволил ему выпустить пар, но вскоре спохватился, что омлет либо остынет, либо высохнет, и тогда твердо заявил ему, что, если он не соберет в шесть в кабинете Вульфа всех своих домашних, мы поступаем так, как считаем нужным. Вернувшись за стол, я обнаружил, что благодаря стараниям Вульфа и Орри омлет не успел ни высохнуть, ни остыть. Мне пришлось довольствоваться крохами.

Только мы принялись за авокадо, взбитый с сахаром, лимонным соком и шартрезом, как раздался звонок в дверь. Во время трапезы дверь тоже открывает Фриц, но я подумал, что это мог примчаться Джарелл, чтобы продолжить начатый по телефону разговор, поэтому вышел из-за стола и отправился в вестибюль взглянуть через прозрачную лишь с нашей стороны панель, кто пожаловал. Вернувшись в столовую, доложил Вульфу:

— Один из них уже здесь. Стенографистка Пора Кент.

Он проглотил авокадо.

— Чепуха. Ведь ты назначил им на шесть.

— Да, сэр. Но она могла прийти по собственной инициативе. — Снова раздался звонок. — И хочет войти. — Я ткнул большим пальцем в сторону Орри: — Арчи Гудвин может провести ее в кабинет и закрыть туда дверь.

— Хорошо, — сказал Орри и повернулся к Вульфу: — Это понижение, сэр, но я приложу все усилия, чтобы снова выбиться в люди. Я ее знаю?

— Нет. Ты никогда не видел ее и не слышал о ней. — Снова раздался звонок. — Проведи ее в приемную, вернись и доешь ленч.

Вскоре Орри вернулся на свое место и сообщил:

— Вы не сказали, чтобы я специально подчеркнул тот факт, что я — Арчи Гудвин. Она меня об этом не спросила, поэтому я ей никак не представился. Она назвалась Норой Кент и пояснила, что пришла к мистеру Вульфу. Как долго мне быть Арчи Гудвином?