Искатель, 1980 № 02 - [15]

— Птицы стали прилетать раньше. Дней на десять-двадцать.

— Потом будет теплее. Когда проект закончим. Лес к северу тоже продвинется. Тогда на острове Врангеля можно будет увидеть рябинников, варакушек, снегирей, горихвосток. А летом будет тепло, как у нас здесь.

— Почему бы не установить приемники сразу на Севере? Вот что непонятно, — сказала девушка, сидевшая рядом с Силлиэмэ.

— Там мерзлота, — ответил Женя, — тяжело. Да и равновесие можно нарушить. Пятьдесят лет нужно, чтобы восстановить травяной покров.

— А я видел женьшень, — сказал высокий парень. — Позапрошлым летом. Место глухое-глухое, кряжистое дерево с дуплом. Я сначала на дупло смотрел, в нем даже медведь может укрыться. Потом смотрю — ярко-зеленые листья, похожие на ладонь… Отец сказал: женьшень. Притрагиваться к нему нельзя: его недолго испортить. Даже кедровая шишка или шмель, если заденут цветы и листья, заставляют его уснуть. Он перестает расти и спит много лет.

— А потом?

— Просыпается. Говорят, в одну из ночей, когда появляются цветы, можно увидеть свечение, белый огонь, будто бы и корень тоже светится. Но это легенда. А в другой легенде рассказывается о рождении женьшеня. Когда сильная молния ударяет в зеркальную воду родника, на этом месте вырастает корень жизни, а вода уходит под землю.

— Я был в курильских лесах, — сказал гитарист. — Там кое-где еще остались такие же заросли, как на Сахалине. Лопухи двухметровые, а дудочник как пальмы. Луг похож на лес. Дождь пойдет, зонтик не нужен лист лопуха как палатка или пляжный навес.

…Костер угасал. Установилась какая-то нежилая тишина, как в покинутом доме. Сквозь глубину кедровой чащи к нам подкрадывалась ночь. Ни шороха, ни звука. На фоне светлой звездной пыли — глыбы кедров, за спиной внизу — черное спящее море.

…Я привстал со ствола поваленного ветром дерева, отряхнул с одежды приставшие к ней хвоинки и желто-зеленый сор и пошел к ним. Чтобы нас не разделяли эти двадцать шагов, узкая каменистая полоса земли, отдававшая тепло ночному небу.

Аира

Трудно было ей вспомнить, как было раньше, когда звали ее Аирой, когда жить ей привелось в подземном дворце, где не слышно горячих вихрей, воя песков, шорохов пылевых туч. И трудно забыть то, что придумала она про себя здесь, на Земле, новое имя свое: Ирина Стеклова. Но не было другого пути: у каждого есть право на прошлое, хотя бы придуманное. Как же без этого?

Это и осталось ей — с тех самых пор, как увидела она зеленый браслет на своей руке. Трижды прожить жизнь, уметь встречать неизвестное, новое, потом расставаться с ним, как с полузабытым воспоминанием, а впереди иное, неизведанное, завтрашнее… Сколько бы ни было у нее сил — все равно трудно.

Но никто не смел и помышлять о другой возможности — ни одна из метаморфоз не должна была вывести ее из круга привычных понятий. Какие бы смелые пути ни намечал ее разум, всегда и всюду с ним рядом любовь и горечь расставаний, мечта и надежда…

Она мечтала о будущем, пока неясном. Будто бы собиралась в далекий поселок, чтобы проститься с теми, кто был когда-то близок ей. Она еще не называла себя Аирой. История ее была простой: вот откуда она — вот дом ее, и мать ее, и сестра, и тот, с кем целовалась у чужого крыльца с позднего вечера до утра. Образы уже теряли четкость, как отдаленное прошлое, которое вдруг проступает в памяти сквозь полупроницаемую завесу.

Будущее грезилось. Оно должно было приковать ее внимание постепенно и изменить ее. Вся жизнь ее с удивительными превращениями записана была на зеленых нитях браслета, ей оставалось повиноваться стародавним велениям. Чьим?.. Во имя чего? Она могла выбирать друзей, говорить и работать с ними, мечтать, надеяться, любить. Но за этим стояла судьба многих. У нее могла быть только одна цель: вспомнить о них, когда придет время. И только для этого, в общем, она была здесь, на Земле.

Думала: вернется в последний раз к своим попрощаться. И предчувствие этого прощания тревожило ее. Словно в ней уже было два человека, и она слушала то одного, то другого. Случившееся являлось ей то как настоящее, подлинное прошлое, то как мечта, то как выдумка. Это мучило и заставляло долго вспоминать, что же было на самом-то деле.

Неужели не было того последнего вечера, когда она пришла к этим людям?.. Пришла и увидела женщину, что была ее матерью. Та приняла ее, и обласкала, и обняла, и долго беседовали они, а потом появилась сестра. Из окна виднелась река: над темной чистой лентой спокойной воды гибкие ветви ивы, черная ольха, за рекой взбегал косогор, и всюду — и в доме тоже воздух с легким запахом дыма и луговых трав.

Она бы вернулась в те места… если это не выдумка. Для нее настали дни раздумий: два человека, жившие в ней, не давали покоя. Потом один из них должен исчезнуть. А пока… пока спасение в мечте.

Эль пронес ее к западу, повернул на север. Внизу расстилался лесной океан, прочерченный светлыми нитками дорог.

Кажется, там… Она вела машину над самым лесом, чтобы узнать места. Просека, река, старая ольха. Здесь! Дома над берегом. Она посадила эль поодаль. Пошла пешком. Воздух темнел; набежала туча. Небо стало темно-лиловым. Вспыхнули молнии; они носились по всему горизонту. Вокруг простор, под берегом широкая лента свинцово-желтой воды. Она испугалась. Но шла, шла. У околицы очнулась: не узнала дома, поселка. Значит, выдумка?