Искатель, 1980 № 01 - [11]

— Я думаю, та планета необитаема. То есть там нет… инопланетян.

— Разум появляется потом. Сначала господствует стихия. И не мог ей противостоять один организм. Он должен был или погибнуть, или дать начало дереву жизни. Даже если когда-то был заброшен туда по воле случая.

— Не забывайте, это ведь другой мир.

— Марианская впадина — тоже другой мир.

— Ну нет. Не согласен.

— А я чувствую, что это так. Только объяснить толком не могу. Послушали бы вы Соолли…

— Кто это Соолли?

— Биолог. У нее скоро день рождения. Можете заглянуть.

— Соолли?.. — вспомнил я. — Это такая милая фрау с темными волнистыми волосами, в очках?

Валентина кивнула.

…«Дельфин» нырнул в бирюзовую успокоившуюся воду. Под нами подводный хребет. На экране он выглядел безжизненным бурым вздутием, опаленным неведомо каким огнем. «Гондвана» ушла вперед, но мы быстро нагоняли ее. Я с удовольствием, как Энно, пробурчал вполголоса: «Нас разделяет девяносто миль». Столько показывал дальномер, настроенный на корабль, и я понимал теперь язык «Дельфина», знал, что видели и слышали его глаза и уши, доверял ему, как самому себе. Это важно, чтобы машина была так устроена, что располагала бы к себе. Наверное, так же вот Ольховский или Энно чувствовали «Гондвану».

Я взял у Валентины управление и пошел к кораблю по кривой атаки, в шутку рассчитанной мной тут же, по данным допотопного навигационного пособия из числа книжных древностей. Вспыхнул красный огонь: «Дельфин» не хотел такой погони. После второго предупреждения аппарат не послушался меня и пошел сам, прежним курсом. Валентина, кажется, поняла…

Мы перевалили хребет. На другом его склоне, мрачном и голом, выросла огромная полусфера. Она слабо светилась. За ней угадывались подводные небоскребы неправильной формы с красными тусклыми огнями в проемах круглых окон. Точно город мертвых.

Широкий проспект уходил по склону вниз, в подводную долину, и терялся в ее глубинах. Вдоль него тянулись сверкающие нити труб. В каждой из таких труб разместилась бы «Гондвана».

— Подводная станция? — спросила Валентина.

Я кивнул. Там, на этом подводном заводе, под километровым колпаком горело дейтериевое солнце. Ослепительный шар был горяч, как самая молодая звезда. Он жадно глотал воду, только воду — тысячи тонн в минуту. Синие лучи разделяли ее на протий, дейтерий и кислород. Дейтерий шел в исполинскую топку, питал шар и давал гелий. Кислород и протий бежали по вечным блистающим артериям на континенты. Это было горючее. Такое же чистое, как первозданный дождь. Но свежей и благодатней его, ибо легкая вода — чудо, неведомое древним. Протий сгорал, как порох, в миллиардах машин. Они вдыхали заодно с ним кислород, а выдыхали водяной пар, свободный от дейтерия. Легкие дожди питали реки Земли, поили деревья и травы, поля и луга. Мы дышали воздухом, подобным горному облаку, согретому жаром молний. В наших жилах текла легкая горячая кровь, мы были легки и быстры. Мы лучше, чем предки, познали тайну мгновений, разделяющих прошлое и будущее.

Знаки на камне

К вечеру того же дня стало ясно, что мы скоро увидим своими глазами цветок с другой планеты, похожий на водяную лилию, только гораздо более хрупкий. Фитотрон — зеленая лаборатория редкостей — был готов принять гостя. Вечерами я садился за книги по астроботанике и космологии. Вдруг еще одна новость. Книга на камне!.. О ней рассказал Ольховский.

— Пока вместо ответов новые вопросы, — говорил он взволнованно, и мне передалось его настроение. — Никто не расшифровал текст. Это невероятно!

Он ошибался. Той ночью ключ к знакам на камне, который был доставлен с планеты вместе с грунтом и цветком, сумели все же подобрать. А мне снова повезло: одним из первых я познакомился с людьми, разгадавшими каменные письмена. Связался с институтом.

Близорукий человечек с тихим голосом и учтивыми манерами за четверть часа умудрился не ответить ни на один из моих вопросов. Я заявил, что хочу побеседовать с другими специалистами. Я слышал, как он, забыв выключить канал, советовался с кем-то, точно просил помощи. И вот я узрел вполне представительную физиономию: волевой подбородок, коротко остриженные волосы, крепкие скулы, выгоревшие от солнца брови.

— Я вам все расскажу, — заявил этот симпатичный тип, — ничего не утаю, но, как некогда говорили у нас в городе, не нужно лишнего шума.

— Не терплю шума.

— Тогда держите кассету. Перепишите. Публиковать не надо. Завалите нам всю работу. Институт не пресс-центр и не пункт связи.

— Обещаю, — сказал я.

— Никому ни слова, — сказал он и весело подмигнул. — Дайте нам еще несколько суток поработать и собраться с силами.

И он скрылся, отгородился от меня тысячами километров замолчавшего эфира, снова распавшегося на атомы. А у меня осталась копия объемной кассеты: несколько нитей с вкраплениями хрома, ниобия и бария. Все как на ладони. И книга. И люди, раскопавшие звездную древность…

…Секрет книги открыт был случайно. Кто-то оставил на столе плоский камень, найденный в образцах инопланетного грунта. Он должен был бы отправиться в хранилище, где, поддерживаемый языками нейтринного пламени, оказался бы в состоянии невесомости: так поступали с космическими реликвиями. И ни один луч света, ни одна пылинка, ни единый гравитационный всплеск не коснулись бы его. Через месяц, через год, может быть, спустя десятилетие кто-нибудь заинтересовался бы каменным обломком и извлек его на свет божий. Скорее всего для того, чтобы вскоре предать забвению.