Искатель, 1977 № 03 - [6]
Шахбоз вновь очутился в коридоре. На одном из кубов зажглась красная стрелка.
— Землянин! Подойди! — услышал он голос модулятора.
Шахбоз подошел к кубу и увидел в нем прорезь, из которой выдвинулась белая пластинка. Шахбоз понял, что ее нужно взять в руки.
Пластинка была из плотного переливающегося материала. На одной ее стороне виднелись знаки.
Шахбоз пригляделся к ним и, хотя знаки были ему незнакомы, вдруг понял их смысл. Подняв пластинку ближе к глазам, он прочел:
Собратья по разуму!
Мы, некогда гордый и счастливый, а сейчас глубоко несчастный народ, обращаемся к вам в свой последний час.
Наша цивилизация еще молода. Мы много сделали, нам предстояло сделать еще больше. У нас были силы, энергия, воля.
Но нас погубил эгоизм.
Каждое живое существо смертно, бессмертно лишь общество!
Мы забыли эту истину. И сейчас расплачиваемся за это.
Нас уже ничто не спасет. Мы уходим.
Но остается наша прекрасная планета, пригодная для жизни. Придите же вы на наше место и живите здесь!
Кибернетический центр передаст вам наши знания и все запасы нашей энергии. Живите счастливо на нашей планете!
Вспоминайте иногда о тех, кто был здесь до вас, и никогда не повторяйте их ошибки.
Любите нашу планету!
Прощайте!
— Землянин! — тут же услышал Шахбоз голос модулятора. — Облачный покров рассеян, экранирование волн прекращено. Роботы приступили к устройству посадочной площадки для звездолета. Передай своим собратьям информацию.
Торопись! У вас много работы.
Авторизованный перевод с узбекского В. НЕЧИПОРЕНКО
Андрей БАЛАБУХА
ПОБЕДИТЕЛЬ
Дубах вел энтокар в седьмом — скоростном горизонте, выжимая из машины все, что она могла дать. Не то чтобы он так уж торопился или был завзятым гонщиком. Пожалуй, нельзя было и сказать, что скорость доставляла ему особое удовольствие. Не было это и привычкой в обычном понимании слова; просто скорость казалась ему необходимой и естественной — как ровное дыхание, например. Как только комплекс Транспортного Совета оказался прямо под ним, Дубах улучил момент, когда над посадочной площадкой в потоке энтокаров, вертолетов и авиеток открылось «окно», и, не снижая скорости, бросил аппарат вниз, затормозив лишь перед самым соприкосновением с бетонным покрытием.
Едва он открыл дверцу, на него ударом обрушилась волна жаркого, влажного, не по-утреннему парного воздуха, от чего все тело сразу же покрылось липким потом: это февраль, самый тяжелый месяц в южных широтах Ксении. К нему трудно привыкнуть, даже прожив здесь больше сорока лет. Недаром на одном из древних языков Ксения значит «чужая»… Дубах провел по лицу тыльной стороной ладони и вышел из машины. Проходивший мимо Тероян из отдела индивидуального транспорта замедлил шаг.
— Доброе утро, Тудор! Мастерская, скажу я вам, была посадка. Виртуозная. В старину нечто подобное именовали «адмиральским подходом»…
— Спасибо, Весли, — Дубах улыбнулся. — А раз уж вы заговорили об этом, попробуйте прикинуть, как организовать систему «окон» над всеми посадочными площадками. Чтобы не приходилось выбирать момент, когда под тобой никого нет: утомительно это да и не слишком надежно, всегда кто-то может неожиданно выскочить прямо на тебя..
Весли вздохнул: вечно Дубах сразу же переводит разговор на деловые темы…
— Хорошо, — сказал он. — Прикинем.
— И завтра доложите мне результат.
Тероян только молча кивнул.
В холле было прохладно, терпковато пахло цветами вьющегося по стенам дикого винограда. Тероян свернул налево, к лифту, а Дубах подошел к нише продуктопровода, привычным движением набрал заказ, затем открыл дверцу и вынул высокий заиндевелый стакан. От первого же глотка заломило зубы. Тогда он повернулся и, продолжая понемножку отхлебывать грейпфрутовый сок, посмотрел на глобус.
Глобус был огромен, не меньше шести-семи метров в диаметре. Он свободно парил в воздухе посреди холла и медленно вращался, играя яркими красками. Последнее, впрочем, не совсем верно: сам глобус был блеклым, почти бесцветным, контурным. Слабой сепией были подняты на нем оба ксенийских материка, окруженные прозрачной голубизной океанов. А на этом бледном фоне чистыми, броскими красками проступали транспортные трассы. Морские — редкие индиговые дуги пассажирских лайнеров и жирные синие линии сухогрузов и танкеров. Ибо море все еще остается самым экономичным путем перевозки несрочных крупнотоннажных грузов. Сухопутные — тонкие красные нити автострад, двойные черные полосы трансконтинентальных экспрессов, пунктиры метрополитенов. В воздухе вокруг глобуса переплетались маршруты дирижаблей и самолетов. Крутые кривые суборбитальников и обрывающиеся в полутора метрах от поверхности гиперболы космических линий стягивались к двум космодромам планеты, напоминая какие-то фантастические кусты. В целом все это походило на муляж нервной или кровеносной системы некоего организма. Да оно и было, в сущности, организмом, сложным, порой непослушным, мозг которого размещался здесь, в комплексе Транспортного Совета.
Конечно, системе этой было далеко до глобальности: наземные трассы покрывали только Эрийский материк, оставляя Пасифиду нетронутой — за исключением узкой прибрежной полосы на востоке. Морские линии тоже соединяли лишь порты Эрии, выбросив в океан всего два уса — к Архипелагу и к Восточному берегу Пасифиды. Естественно: ведь Ксения лишь второй век обживается человечеством, и население ее едва достигает полумиллиарда…
