Искатель, 1976 № 02 - [58]

— Все равно непорядок, — покачал своей длинной головой Поздняков. — Участковый должен быть на своем участке не только засветло, он, как кот, в ночи должен все насквозь видеть…

Я в их разговор не вмешивался, потому что начал догадываться, что привело к нам Рамазанова. А он отмахнулся от въедливого Позднякова:

— Да не о чем сейчас уже говорить! Я к вам пришел потому, что меня без участкового разыскали бандиты. Это они, сволочи, сделали у меня в доме обыск, а потом меня на даче разыскали…

— Когда? — подались мы к нему одновременно с Поздняковым.

— Вчера вечером. Вот они-то не поленились подняться на второй этаж и разыскать меня там…

Рамазанов сидел, закрыв лицо руками, раскачиваясь всем корпусом, как на молитве. Не отрывая ладоней от глаз, он сказал глухо:

— Это шакалы, уголовники. Они потребовали пять тысяч, а иначе грозились выдать меня милиции. Бандиты, они за мой страх хотели получить с меня еще одну плату. Они только не знали, что я уже и так запуган до смерти, дальше запугать меня невозможно. Они не знали, что когда детей не видишь и жена крадется к тебе по ночам, как воровка, то от этого страх жрет тебя пудами, и пропади она пропадом такая воля, если она в тысячу раз хуже и страшней любой тюрьмы.

— И что вы им ответили? — спросил я.

— Что я ответил? — поднял на меня ослепшие от ярости глаза Рамазанов. — Я ответил им, что деньги отдам сегодня, — у меня же не может быть под рукой пяти тысяч. И твердо решил прийти к вам не с пустыми руками, а притащить их за шиворот, этих проклятых мародеров, чтобы они, по крайней мере, сидели со мной в соседней камере, и мне тогда тюрьма не покажется такой горькой!..

— Где вы договорились передать им деньги? — спросил я.

— В кафе «Ландыш» у Кировских ворот.

— Во сколько часов?

— В двенадцать. Я звонил специально вам, потому что знаю — вы их ловите. Давайте поедем в кафе, возьмите их, этих бешеных псов, и я уйду в тюрьму с легким сердцем…

Поздняков сердито завозился на стуле, я оглянулся на него, и мне показалось, что на лице у него мелькнуло сочувствие к Рамазанову. А я с горечью подумал, что Рамазанов, пожалуй, перестарался: если бы он верил в нас больше и рассказал бы мне это по телефону, то мы почти наверняка бы их взяли. Придут ли они теперь в кафе «Ландыш», я был совсем не уверен — судя по их замашкам, они вполне могли проследить, куда поехал с дачи Рамазанов и как я встретил его у входа на Петровку, 38. Но говорить это сейчас Рамазанову было бессмысленно.

— И вот это возьмите, — сказал он, протягивая мне записную книжку.

— Что это?

— Эта книжка была в плаще, — кивнул он на свой дождевик на вешалке. — Это их плащ, одного из них. Он так осатанел от предчувствия близкого мародерского куша, и погода на улице была теплая, а может, это и плащ у него ворованный, и он не привык еще к нему, но, уходя, они забыли у меня на гвозде. В кармане была книжка…

А в книжке на букве «л» был записан служебный телефон Лыжина.

Опергруппа, выехавшая с Рамазановым в кафе «Ландыш», провела там два с половиной часа. Все это время Рамазанов сидел за столиком с отрешенным лицом, пил боржоми и кофе и курил непрерывно, закуривая сигареты одну за другой.

Но никто не подошел к нему — «разгонщики», очевидно, проследили его. В середине дня Рамазанова привезли снова ко мне в кабинет, и от неудачи все были раздражены и утомлены.

— Чтобы убить змею, коран разрешает мусульманину даже прервать молитву… — сказал Умар Рамазанов глухо, и в его сощуренных, немного косящих глазах клубилась такая ненависть, что мне даже стало чуточку не по себе. — Я не собираюсь лукавить, намекать, что сдался из-за мучений совести. Хотя и жалею о том, что так завелся тогда, остановиться не мог. Все казалось: вот, округлю свой «пакет» до десятки — перестану. Потом — до четвертака… Не успел.

Говорил Рамазанов быстро, и, когда волновался, в его речи проскальзывала изредка частичка «та», по которой угадывалось казанское происхождение. Я не перебивал, ощущая, что ему нужно выговориться.

— С вашим братом милицией у нас отношения возникли, так сказать, законные, — продолжал Рамазанов. — Ваше-та дело ловить, наше — прятаться. Но эти ш-шакалы… ух, шакалы… Лежачего бьют, на горе наживаются, у ребятишек малых кусок изо рта-та отнять, вырвать хотят… Ш-шакалы! Ладно, — решительно прервал он сам себя, — хотел с ними разобраться, не своими руками-та, пусть вашими. — И в последний раз горестно вздохнул, как всхлипнул. — Башка моя дурацкая недоварила, что если в Кратово ко мне эти шакалы протопали, то уж здесь-та догадаются приглядеть, куда я направляюсь. А я на Петровку пошел! Ладно, чем я могу быть вам полезен?

Я на всякий случай уточнил:

— Значит, никого из шантажистов вы не знаете?

Рамазанов развел руками:

— Первый раз в жизни увидел. Да и вряд ли кто из знакомых-та ко мне бы сунулся… — Он сказал это без всякого нажима, но, глядя на его узкое, острое, очень контрастное лицо, властные желваки на скулах, бешеные блики в глазах, я подумал, что знающие люди поостереглись бы, наверное, так уж бесцеремонно брать его «на испуг».

— Тогда давайте станем на их место, — сказал я, и Рамазанов удивленно посмотрел на меня. Я пояснил: — Давайте прикинем их расклад в этом деле. Тогда мы сможем устроить им встречу. В следующий раз.