Искатель, 1975 № 01 - [54]

Зазвонил телефон.

— Да, — сказала вдова в трубку. — Это я… Что-о-о? Хорошо, хорошо. Милости прошу. Сейчас открою. — Трубка была осторожно водворена на место, после чего Даракчиева округлила глаза и сказала замогильным шепотом: — Подполковник Геренский! Он звонил снизу…

7

— Вы забыли представить меня товарищу Даргову, — сказал подполковник и сам подал руку Косте. — Моя фамилия Геренский. А вы ведь муж Богданы Дарговой, я не ошибаюсь?.. Хорошо, что не забываете вдову в ее неутешном горе.

Коста, как сквозь сон смутно различавший слова подполковника, сжался в старинном кресле. Глядя на этого рослого смуглолицего представителя законности и порядка, Даргов с ужасом думал, не слишком ли много лишнего брякнул он «неутешной» вдове. Ведь если у нее в квартире такие вот рослые и смуглые мужчины установили, к примеру, микрофоны, притом установили незаметно, тайно, скрытно, тогда, стало быть, все может сложиться нехорошо, ой как нехорошо.

— Да, мы как раз говорили о смерти моего мужа, — вздохнула Даракчиева. — Понимаю, это вас не удивляет. Ведь насильственная смерть потрясает людей сильнее, чем обычная. К тому же и Коста как бы в известной степени потерпевший: он был одним из близких друзей Георгия.

— Вы действительно были близким другом покойного? — спросил Геренский.

Коста Даргов, частично вернувший самообладание, ответил:

— Мало сказать — другом. Другом, притом интимным, была покойному и моя жена. Добрым, хорошим другом. Посредством своей жены я являлся ему в какой-то степени родственником… — Коста захихикал.

«Да ты король цинизма, — думал Геренский, удивленно разглядывая острослова. — К чему такое афиширование подробностей?»

— А с Зиной Даракчиевой мы старые приятели, — продолжал Даргов. — Следуя моей логике, вы можете подумать так: связь Даракчиевой с моей женой породила естественный союз между нами, обманутыми супругами. И ошибетесь. Мы просто приятели.

Вдова, поставленная в неловкое положение, вынуждена была пояснить:

— Мы знали, что находимся приблизительно в одинаковом положении. Но наша дружба совершенно обычна, заурядна, независима от нашей общей, притом печальной, судьбы. И он и я знали буквально о каждой оргии этих подонков, а поделать ничего не могли.

— И о коктейле-парти вы знали оба? — спросил подполковник.

— Да, Коста позвонил мне в четверг в Варну, спросил, как отдыхается. Он и раньше довольно часто звонил. А тут сообщил, что снова затевается сборище на даче. Чем я могла его утешить? Скажите, чем?

Геренский осмотрелся вокруг. Убранство огромного кабинета наводило на мысль о почти неограниченных финансовых возможностях владыки этих старинных гобеленов, живописных полотен, персидских ковров, дорогих безделушек.

А леопардовую шкуру он вообще видел впервые в жизни.

— Я должна вас порадовать, товарищ Геренский, — нарушила молчание вдова. — Как раз перед вашим приходом Коста страшно меня заинтриговал. Вы не поверите, но вроде бы он знает, кто убийца моего мужа. Спросите его, может быть, он действительно раскроет страшную тайну.

— Нич-чего та-а-кого я н-не гово-орил, — заикаясь, вымолвил Даргов. — То есть я… гово-орил, но шу-утил…

— Это была первая шутка, которую я занесу в дело, гражданин Даргов, — тихо сказал подполковник.

— Я шутил. Откуда мне знать, кто убил Георгия? — Даргов уже пришел в себя после неожиданных слов Зины. — Конечно, у меня есть свои предположения, но перед Зиной я их высказывал не подумав.

— Теперь, подумав, выскажите ваши предположения мне. Кто, по-вашему, убийца?

— Атанас Средков. Таможенник.

— Может быть… Не исключено. Но почему именно он?

— Все, кто тогда был на даче, люди честные, порядочные. Голову даю на отсечение — они и мухи не обидят, — не моргнув глазом, выпалил Коста Даргов. — А у этого таможенника — заметили? — морда подозрительная. И глаза так и бегают, так и бегают.

— Дешево голову свою отдаете, — сурово сказал под полковник. — Насчет честных, порядочных людей мы наведем справки. А глаза, как я заметил, бегают не только у таможенника.

Геренский и его помощник молча брели по городу. Каждый был поглощен своими думами Tax они миновали несколько кварталов и, наконец, уселись в каком-то скверике на свободную скамейку.

— Сегодня навестил Богдану Даргову, — тихо начал Геренский. — Встретила меня в каком-то ночном пеньюаре, к тому же явно навеселе, представляешь. Я думал, что такие роковые дамы остались только в опереттах, ан нет, все еще благоденствуют…

— Почему же она кричала «я убью тебя»? Что там у них стряслось? — не удержался капитан.

— Ровным счетом ничего. Они там баловались как дети, хохотали, гонялись друг за другом, и она шутя все это ему крикнула. Знаешь, что сказала Беба, когда я возмутился такой низкосортной липой?

Смилов пожал плечами.

— Она, Любомир, сказала мне: «Вы что, никогда не были влюблены? Вы что, не знаете, что в устах влюбленных даже угроза убить — всего лишь любовная ласка, не более? Я женщина порывистая, горячая, несдержанная (я тебе точно передаю ее слова, Любомир!), вот и заорала Жоржу первое, что пришло в голову»… — «Допустим, — говорю, — вы, Даргова, правы. Почему тогда вы никак не реагировали на смерть Даракчиева и спокойно пили свой коньяк? Это при вашей-то порывистости, несдержанности».