Искатель, 1972 № 03 - [20]

В центре улицы, преграждая дорогу машинам, стояла группа мужчин в полосатых арестантских костюмах и тапочках. Размахивая руками, как полицейские-регулировщики, они направляли транспорт в боковую улицу. Когда схлынула очередная волна машин, мужчины оставили на перекрестке дежурного, пробежали квартал и захватили следующий перекресток. Позади них проезжая часть оставалась пустой, а мужчины продолжали теснить машины, захватывали квартал за кварталом. Одни водители доброжелательно кивали, другие, судя по их лицам, говорили резкости, но подчинялись, так как арестанты с дороги не уходили, а иногда и требовательно стучали но кузовам.

Пешеходы реагировали на происходящее по-разному. Одни шли по своим делам и словно не замечали происходящего, другие останавливались на краю тротуара и чего-то ждали. Открывались окна, появлялись любопытные и равнодушные лица.

Женщина посадила на подоконник пятилетнего сына и, придерживая его одной рукой, другой показывала вниз и что-то говорила.

Из бакалейной лавки выскочил парнишка и поставил на тротуар стул, на который водрузилась вышедшая за ним пожилая женщина.

В конце уже совсем очищенной улицы шевелилась бесформенная человеческая масса.

Это строилась колонна бывших узников Маутхаузена. А из переулков подходили и подъезжали все новые и новые.

В элегантном светлом автомобиле полный мужчина стащил с себя дорогой костюм и натянул арестантскую униформу.

— Хорош, — сказала женщина за рулем.

— А ведь она болталась на мне, как на вешалке, — ответил мужчина, пытаясь засунуть пухлый живот в узенькую, почти детскую курточку.

Женщина поджала губы и отвернулась, а мужчина вылез из машины и подошел к голове колонны, вглядывался в окружающих, искал знакомых.

— Карл! Карл! — крикнул он и подбежал к Карлу Петцке, который расставлял первый отряд, выдвигая в передние ряды людей в инвалидных колясках.

Они пожали друг другу руки, на секунду замялись и обнялись.

— Завтра наконец я приду к тебе наверняка, — сказал мужчина.

Карл похлопал приятеля по выпирающему животику.

— Пустяки, главное, чтобы ты приходил в этот день. Наш барак пойдет третьим, — он отошел, но вновь вернулся. — Знаешь, кто сейчас в Вене?

— Франтишек! — выпалил наугад мужчина.

— Михаил. Однорукий боксер.

— Русский!

— Да. — Карл побежал вперед. — Становитесь, друзья, становитесь. Мы опаздываем. Неужели если вас не бьют, то вы не можете подравняться?

Сажин, Роберт, Зигмунд и Шурик с цветами в руках стояли в толпе у самого края тротуара.

— Отдадите цветы — и назад, — сказал Сажин. — С колонной не идти. Это их демонстрация, вы здесь лишь гости, — он строго посмотрел на боксеров.

Колонна шла медленно и тяжело. Боксеры нетерпеливо ждали, а Сажин стоял, опустив голову, седой чуб почти закрыл лицо. Сажин не смотрел на приближающихся товарищей, а слушал. Уши заполнял лязг металла, стук деревянных подошв и нетерпеливый визг овчарок.

Ребенок в окне заплакал, и мать взяла его на руки и захлопнула ставни.

Женщина на стуле дрожала двойным подбородком и жадно вглядывалась в проходящих, а мальчишка следил, чтобы никто не встал перед ней, и говорил:

— Бабушка, я узнаю его. Узнаю, я же видел фотографию. Если дедушка пойдет, я узнаю.

Сажин тряхнул чубом, и боксеры подбежали к колонне и стали раздавать цветы. Шурик дернул Зигмунда за рукав и зашептал:

— Что написано на плакатах?

Зигмунд посмотрел на развернутые полотнища с кривыми черными буквами и стал читать:

— «Помните! Помните!»; «В одном Маутхаузене уничтожили больше миллиона человек»; «Маутхаузен построили фашисты, но разрешили им — равнодушные».

Римас стоял среди поджидавших шествие, широко раздвинув ноги и засунув руки в карманы брюк. Сигарета приклеилась в углу рта, дым попадал в глаза, и он щурился. Лемке стоял за его плечом и вертел между пальцев зажигалку.

Римас выплюнул сигарету и растер ее ногой, Лемке брезгливо поморщился и вздохнул.

— Твои уголовники ни к черту негодны, — сказал Римас и сунул в рот новую сигарету. — Не думал, что на старости лет мне придется заниматься подобной ерундой.

Лемке улыбнулся.

— Сегодня около трех на мою квартиру придет русский мальчишка. Ты хотел с ним… поговорить. Надо же знать, кто ему звонил.

Римас покосился на Лемке и не ответил.

Колонна продолжала свое движение, и город отступал. Пикетчики уже не бежали впереди и не очищали дорогу. Весть о том, что идут узники, летела впереди, и транспорт покорно ждал. Когда колонна пересекала широкую магистраль, останавливались автобусы, стояли многотонные грузовики. Над улицами повисало молчание.

Там, где узники начали свое шествие, уже сновали автомобили, люди привычно спешили по своим делам, только женщина у бакалейной лавки продолжала сидеть на своем стуле. Парнишка стоял рядом и уговаривал:

— Бабушка, пойдем. Бабушка, уже все ушли, мы выйдем через год и встретим его. Вот увидишь.

Фишбах сидел за рулем своего «мерседеса» и наблюдал за процессией; увидев Карла, он отвернулся, затем задумчиво посмотрел на кисть левой руки, вышел из машины и направился к стоявшему на тротуаре Лемке.

Лемке брезгливо оттолкнул Вольфганга.

— Господин Лемке, — продолжал просить Вольфганг.