Искатель, 1972 № 03 - [18]

— Не ври, — Лемке улыбнулся, — старому другу врать нехорошо. Открой-ка лучше бутылку и налей мне коньяку.

— Я не видел, чтобы ты пил коньяк, — Петер открыл бутылку, плеснул в бокал, Лемке посмотрел на его руки и довольно кивнул.

— Но ты любишь коньяк, Петер? И, кажется, именно эту марку?

— Ты наблюдателен, Вальтер. Я люблю старый «Мартель». — Петер сел напротив, снова потер голову и быстро взглянул на Лемке.

— Вечером допьешь бутылку. Сегодня вечером тебе захочется выпить, — Лемке взял бокал и заставил себя сделать глоток.

— Кури, Вальтер, — Петер поставил перед ним блюдце. — А что сегодня вечером? — Он погладил бутылку. — Уже давно мне каждый вечер хочется выпить.

Лемке отхлебнул из бокала и поморщился.

— Сегодня мне нужна твоя помощь.

— Что я могу, Вальтер? — Петер шумно вздохнул и потянулся к бутылке, но Лемке перехватил его руку. — Я стар, Вальтер.

— Не прибедняйся, старина. — Лемке достал портсигар, но тотчас спрятал его в карман.

— Кури, Вальтер, ты же любишь курить. Не стесняйся, — Петер подтолкнул Лемке другое блюдце. — Вот только пепельницы у меня нет.

— Ведь ты не куришь, будет пахнуть дымом. Не стоит, — Лемке спрятал портсигар и взял в руки бокал.

— Ерунда, Вальтер. Я открою окно, — Петер поднялся.

— Не беспокойся, Петер. Сядь, я потерплю, — Лемке поднял бокал и посмотрел его на свет. — Да, я люблю белое вино, а ты коньяк. В жизни же наоборот, я люблю риск, ты не любишь.

— Вальтер, я старый человек.

— Ты равнодушный. Ты привык, чтобы тебя били. Смирился.

— Я хочу покоя. Это плохо? — Петер поднял тяжелую голову. — Меня интересует только бокс, ты мог бы, Вальтер…

— Нет, — Лемке поставил бокал и откинулся на спинку кресла. — Не мог бы, Петер. Обмануть — это я мог бы. Сказать, что получаешь последнее задание, что тебя оставят в покое. К нам люди добровольно не приходят и… и не уходят. Я могу попробовать помочь тебе исподволь, потихоньку, давая обтекаемо отрицательные характеристики. Тебя могут законсервировать… — Лемке помолчал. — А не получится, проскрипишь вместе со мной до финиша. Тебе не на что жаловаться, старина. Мы жили неплохо. — Он задумался, вынул сигарету и закурил, но тут же спохватился, погасил сигарету о зажигалку и спрятал в карман. — Кто из твоих коллег имеет такую квартиру, машину, клуб? Да многие ли выжили?

Петер не узнавал шефа. Лемке опустил плечи, ссутулился, на лице четче проступили морщины. Неожиданно тренер увидел, что Лемке подкрашивает виски и волосы в неестественно фиолетовый цвет.

— Вечером эти полосатые собираются на митинг, возьми Тони и приходи к кладбищу. Мальчику полезно посмотреть, — Лемке кашлянул. — А ты, если понадобится, выступишь свидетелем, что драку начали арестанты и русские в ней участвовали. Ты тренируешься с русскими, журналистам понравится такой свидетель…

Слова Лемке плавали в воздухе, крутились вокруг головы Петера. Комната наполнялась зеленым туманом. Лемке уплывал в нем, заслоняемый другими фигурами. Петер старался узнать их, но не узнавал, они двоились, штатские и военные, многие со свастикой на рукаве, некоторые в боксерских перчатках, с окровавленными лицами и перекошенными ртами. Неожиданно вынырнуло улыбающееся лицо Лемке, и Петеру захотелось его ударить, но он лишь потер голову, сделал выдох и сказал:

— Недолго, Вальтер. Уже недолго, — он приложил ладонь к широкой груди. — Еще несколько раундов. Один, может, два.

— Брось, старина, — Лемке улыбнулся и оттолкнул руку Петера, который опять потянулся к бутылке. — От тебя не должно пахнуть. Полиция не любит пьяных свидетелей.

Они оделись, в дверях Петер оглянулся и сказал провожавшему их бульдогу:

— Извини, вечером погуляем, Макс, — он захлопнул дверь, и бульдог грустно улегся на свой половичок.

* * *

Спортзал выглядел обычно: раскачивались и гудели тяжелые мешки, звенели пневматические «груши», отражаясь в зеркалах, мелькали фигуры боксеров. Так было каждый день в течение многих лет, но почему-то сегодня Петеру зал показался более светлым и веселым. Тренер подошел к Сажину, который наблюдал за спаррингом Роберта с Зигмундом, и тихо сказал:

— Извини, меня задержал хозяин.

Сажин не повернулся и кивнул.

— Провести спарринг Тони с Шуриком? — спросил он, глядя на секундомер.

— Конечно, только проследи, чтобы не дрались. Два раунда по две минуты, и, конечно, в шлемах. — Петер спохватился и спросил:

— А ты как думаешь?

— Так жe, — ответил Сажин, щелкнул секундомером и крикнул: — Стоп! Роберт, проведи два раунда с тенью и кончай. Зигмунд, свободен.

Боксеры пожали перчатки. Роберт слизнул с усов пот и спросил:

— Ну как?

— Ты в полном порядке, князь, — ответил Зигмунд задумчиво. — Только, на мой взгляд, — он жестом позвал Сажина, — ты излишне акцентируешь удар. Как думаете, Михаил Петрович?

— Считаешь, что выдохнусь? — Роберт испытующе переводил взгляд с тренера на партнера.

— У тебя мания, князь. При чем тут твое дыхание? Он отлично дышит, Михаил Петрович, — ответил Зигмунд. Сажин стоял, наклонив голову, и молча слушал боксеров. — Дело совсем в другом, — продолжал Калныньш, — когда ты наносишь удар, ты невольно прерываешь серию. Так? Ты очень опытный боксер, Роберт, хорошо чувствуешь себя на дистанции удара, твоя связь с противником не должна прерываться. Работай легче, но без перерывов. В этом твое преимущество, ты не запутаешься в длинных сериях.