Искатель, 1970 № 05 - [5]

— Да, да, я сейчас.

Она порывисто открыла дверь.

Теперь они шли по коридору, и Лобанов казался себе страшно неуклюжим рядом с этой легкой, маленькой фигуркой в белом халате, с перепутанными светлыми волосами. Ему все время казалось, что она сейчас убежит от него, спрячется или, подняв голову, лукаво улыбнется, и он не будет знать, что тогда делать.

С Волошиной все время здоровались, то больные, то санитарки, то сестры, и она приветливо, но совсем не одинаково отвечала им. И Лобанов старался угадать ее отношение к каждому. Но он успевал только подумать: «Любит… Не любит… Любит…» И, неожиданно смутившись, бросил это занятие. С каждой минутой молодая женщина нравилась ему все больше. «Храмов в общем прав, она симпатичная», — сдержанно, почти строго сказал он себе. И все же чувствовал себя как-то непривычно скованно рядом с ней и, сердясь на это, с напускной беспечностью спросил:

— Ну и как, успели вы вчера за сыном?

Волошина подняла голову, откинув рукой прядку волов со лба, и улыбнулась.

— Представьте, опоздала. Тяжелый больной поступил.

— Получили выговор?

— Еще какой. Вовка у меня очень строгий. Когда я прибежала, он уже сидел одетый, в пальто, шапке, и говорит мне: «Тебя удовлетворяет такая ситуация? Лучше бы Валя за мной пришла».

Оба рассмеялись, а Лобанов спросил!

— Это старшая сестренка?

— Нет. Валя на нашей площадке живет. Большая девочка. Но с Вовкой очень дружит.

— Скажите, — вдруг спросил Лобанов. — Почему Семенов сначала поступил в другую палату, а потом его перевели к вам?

Они уже стояли около какой-то двери, и Волошина нажала ручку, чтобы войти.

— Почему? — она подняла голову, привычно откинув светлую прядку со лба. — Сестра его меня попросила. Мать этой самой Вали. «У вас ему, говорит, лучше будет».

Лобанов насторожился.

Он не мог бы объяснить, почему задал свой последний вопрос. Это произошло непроизвольно, сработала годами воспитанная в нем, чисто профессиональная способность увязывать, сопоставлять самые туманные намеки, самые, казалось бы, далекие факты. В данном случае как-то неожиданно, видимо, сцепились между собой у него в мозгу три в разное время отмеченных им обстоятельства: Семенова перевели в другую палату, к Волошиной; девочка Валя живет с ней на одной площадке, а ведь так зовут и племянницу Семенова; наконец, какая-то нотка особой озабоченности в голосе Волошиной, когда та говорила ему по телефону о состоянии здоровья Семенова.

Ответ Волошиной, однако, не столько обрадовал его, сколько обеспокоил. Хотя, казалось бы, он мог быть доволен своей проницательностью. «Этого еще не хватало», — подумал Лобанов и сказал:

— Заботливая же у него сестра. Наверное, часто навещала?

На этот раз Волошина взглянула на него строго и, как ему показалось, даже обиженно.

— Вы же сами запретили навещать этого больного. И я никому не разрешала.

Теперь улыбнулся Лобанов.

— Но ведь могли же вы сделать исключение? Или не вы, а другой врач, допустим. Вы, кажется, исключений никому не делаете.

— Почему же? Когда можно, делаю, — она открыла дверь и добавила: — Заходите. Здесь у нас дежурят ночные сестры.

Комната оказалась небольшой, светлой и очень чистой. Лобанов огляделся. У стены стоял маленький белый столик, над ним висело круглое зеркальце, за которое была засунута веточка мимозы, напротив стоял высокий топчан, застеленный простыней, у окна — стеклянный шкафчик с лекарствами и инструментами, два белых стула дополняли обстановку.

— А вы были раньше знакомы с Семеновым? — вернулся к прерванному разговору Лобанов, придвигая к столику один из стульев, стоявший возле окна.

— Нет, не была. Я вообще-то мало знаю Нинель Даниловну, — сдержанно ответила Волошина. — Иногда одолжишь луковицу, соль. И она тоже. Ну, еще дети…

Лобанов сразу уловил перемену в ней и очень серьезно сказал:

— Вы извините меня за эти расспросы. Но тут не простое любопытство. Семенов замешан в опасном преступлении. И у нас не очень хорошие сведения о его сестре.

Волошина взглянула на него удивленно и встревоженно.

— Что вы говорите? — она даже закусила в испуге губу. — В преступлении?

— Да.

— Какой ужас. Но сестра… по-моему, она ничего не знает. Она так живет… беззаботно. А Валя… она очень хорошая девочка. Уверяю вас.

— Один мой приятель, — улыбнулся Лобанов, — из третьего класса говорит, что девчонки совсем деформировались, даже фартуки не носят.

Волошина тихо рассмеялась.

— Нет, — сказала она, покачав головой. — Валя не деформировалась.

— Я почему-то вам во всем верю, — тоже тихо сказал Лобанов.

— Правда?

Она казалась удивленной.

— Правда.

— Так… я позову Семенова?

— Подождите. А как, по-вашему, его сестра… не деформировалась?

— Она мне не нравится, — просто ответила Волошина. — Я не знаю почему. Вернее… Но ведь вы сами ее знаете.

— Не очень, — вздохнул Лобанов. — Следовало бы больше. К ней, кажется, приходит много людей?

— Я их не знаю.

— И бывает очень весело, говорят?

— Не знаю, — сдержанно ответила Волошина. — Я не люблю сплетничать. Пожалуйста, не спрашивайте меня о ней, ладно?

Лобанов нахмурился.

— Я тоже не люблю сплетничать. Но вы говорите «сплетничать», а имеете в виду совсем другое. Правда?