Искатель, 1969 № 04 - [27]

Вдруг ухнуло так, что задрожали стекла, и в стакане, стоявшем на столе, задребезжала ложечка.

— Дальнобойными бьют, — определил секретарь. Он вынул из стакана ложечку, положил на ворох бумаг.

— Тут один человек заходил, смотрел заявления ребят, которые на фронт просятся. Твое заявление его заинтересовало.

Затем, ничего не объясняя, неожиданно спросил:

— Где санаторий Дзержинского, знаешь? Завтра вечером направляйся туда. Спросишь дядю Володю. Можешь идти.

— Гордиенко! — остановил он Яшу, когда тот уже пробегал мимо его окна. — Отнеси, пожалуйста, вот это на радио… Да, на Манежную, сорок девять, где раньше был Дом народного творчества. Здесь стихи фронтовиков!

Через открытое окно он протянул Яше пакет.

Почему такая таинственность? — размышлял Яша, шагая по улице. При чем тут санаторий? Может, в отряд добровольцев записывают там? Но зачем тогда обращаться к какому-то дяде Володе? Отряд, даже добровольческий, наверняка возглавляет командир. А у командира — звание… И почему, наконец, надо идти в санаторий завтра, а не сегодня? Да и что особенного в его заявлении? «Хочу бить фашистских гадов. Прошу направить добровольцем на фронт». Вот и все. Подпись. Число. Примерно так писали в своих заявлениях и другие ребята — Саша Чиков, Николай и Ваня Музыченко, Гриша Любарский, родной брат Алексей, которого не взяли в армию из-за плоскостопия.

День был солнечный, теплый. С моря дул свежий солоноватый ветер. На Манежной улице у возведенной баррикады мальчишки гоняли мяч. Возле дома сорок семь две чернявенькие девчушки — видимо, сестрички, так как были одеты в одинаковые синие платьица, — играли в классы. Еще одна девочка — она была в розовой вязаной кофточке — стояла в тени под акацией и наблюдала за игрой. На ступеньках дома сидела женщина с грудным ребенком.

Яша подмигнул девочкам, на одной ноге проскакал по квадратам, обозначавшим классы, и вбежал в подъезд дома сорок девять. На стенах длинного коридора висели гитары и мандолины, акварели и портреты. Здесь же, в коридоре, пожилая женщина в очках в золотой оправе сидела за небольшим столом и что-то печатала на стареньком «Ундервуде». К столу был прислонен большой пузатый контрабас. Недалеко от женщины на высоком стуле восседал молодой парень с винтовкой. Увидев Яшу, парень наклонил к себе штык винтовки: давай, мол, сюда.

— А, стихи фронтовиков! Это ей, — он кивнул в сторону женщины.

Та глянула на Яшу поверх очков, молча указала глазами на край стола.

— Внимание! Воздушная тревога! — раздался вдруг из тарелки репродуктора, висевшей над входной дверью, голос диктора.

— Тебе, мальчик, лучше переждать здесь, — посоветовала женщина, не отрываясь от своего занятия.

В следующее мгновение дом вздрогнул от страшного взрыва. С потолка и стен посыпалась штукатурка. Упали, жалобно зазвенев струнами, гитары и мандолины. Входная дверь распахнулась, оглушительно захлопнулась и снова раскрылась. За первым взрывом последовал второй, еще более сильный. Пронзительно вскрикнула, схватившись за голову, женщина. Грохнулся, слетев со стула, парень. Яшу тоже швырнуло на пол, и, упав, он поранил руку о разбитый контрабас.

Еще три взрыва подряд. Коридор заволокла плотная мгла…

Очнувшись, Яша стал пробираться к выходу. Нащупав дверной косяк, шагнул на улицу. Соседнего дома, на ступеньках которого несколько минут назад сидела женщина с ребенком, не было. Над грудами щебня стелился едкий дым. Девочка в розовой кофточке лежала навзничь, придавленная стволом акации.

Посредине улицы, у баррикады, там, где мальчишки недавно гоняли мяч, громоздилась крыша, сорванная с дома, из которого он только что выбрался.

ДЯДЯ ВОЛОДЯ

Трамвай по Пролетарскому бульвару не ходил: была повреждена и еще не восстановлена линия. До санатория Яша добрался пешком.

У железных ворот его остановил часовой.

— К кому?

— К дяде Володе.

— Ах, к капитану! Проходи, в главном корпусе он.

Косые лучи заходящего солнца приглушенной позолотой легли на гладкие стволы деревьев. К главному корпусу вела прямая платановая аллея. Вокруг стояла сторожкая тишина. Лишь где-то в цветах жужжал шмель.

У входа в здание Яша увидел мужчину в полувоенной форме и девушку. Мужчина был выше среднего роста, подтянутый, статный. Девушка с небольшими косичками, в ярком красном сарафане выглядела подростком.

Мужчина перочинным ножиком вырезал из куска дерева какую-то замысловатую фигурку и слушал девушку.

— Боюсь я, — говорила девушка. — Когда стреляю, глаза сами закрываются.

— Все, что вы говорите, Тамара, звучит как-то по-детски, честное слово, — сказал вдруг мужчина, положив ей на плечо руку. — Пока есть время, идите к Петренко и просите его взять над вами шефство.

— Зачем же мы так долго говорили? — удивилась девушка.

— Действительно, зачем? — усмехнулся мужчина и, заметив Яшу, спросил: — К дяде Володе?

— Ага, — кивнул Яша. — К нему.

Девушка, видимо, обидевшись на своего собеседника, резко повернулась и, взбежав на крыльцо корпуса, хлопнула входной дверью.

— Как, ничего? — мужчина протянул Яше вещицу, которую вырезал из корня, — изящную фигурку.

— Ничего, — одобрил Яша. — Как живая.

Вещица и впрямь была хороша: встречный ветер распушил разметал волосы женщины, а сама она, приложив ко лбу ладонь козырьком, смотрела куда-то вдаль — рыбачка, ждущая родной парус.