Искатель, 1968 № 01 - [61]

— Он вроде бы на Бенедикт-авеню.

— Это я и сам знаю. Сбегай-ка за угол и посмотри, какой на нем номер.

— А зачем это вам нужно? — спросил он, повернувшись, чтобы уйти.

— Не твое дело, — беззлобно, однако достаточно твердо сказал я, чтобы поскорее с этим покончить. Когда он уже закрывал за собой дверь, я бросил ему вслед:

— Войди в подъезд и попробуй выяснить по почтовым ящикам, кто занимает на четвертом этаже квартиру, выходящую окнами во двор. Да смотри не ошибись. И постарайся, чтобы тебя за этим не застукали.

Он вышел, бормоча себе под нос что-то вроде: «Когда человек только и делает, что весь день сидит сиднем, нечего удивляться, если ему черт те что лезет в голову…» Дверь закрылась, и я приступил к серьезному анализу виденного.

«На чем же ты все-таки строишь это чудовищное предположение? — спросил я себя. — Давай-ка посмотрим, что у тебя есть. Всего-навсего несколько незначительных неполадок в механизме, несколько прорывов в цепи их неизменно повторявшихся повседневных привычек.

1. В первую ночь там до утра горел свет.

2. Во второй вечер он вернулся домой позже, чем обычно.

3. Он не снял шляпы.

4. Она не вышла встретить его — она вообще не появлялась с того вечера, когда накануне всю ночь горел свет.

5. Упаковав ее сундук, он выпил рюмку. Но на следующее утро, после того как ее сундук унесли, он вьгакл целых три.

6. Он был внутренне озабочен и встревожен. Но с этим состоянием не вязался какой-то неестественный, преувеличенный интерес к задним окнам соседних домов.

7. Он спал в гостиной и до отправки сундука ни разу даже не приблизился к спальне.

Отлично. Если в ту первую ночь ей было плохо и он отправил ее отдыхать, это автоматически исключало 1, 2, 3 и 4-й пункты. А пункты 5-й и 6-й полностью теряли свое инкриминирующее значение. Но дальше это умозаключение разбивалось вдребезги о пункт 7-й.

Если она, почувствовав себя плохо в первую ночь, сразу же уехала, почему же он не захотел провести в спальне последнюю? Что это, чувствительность? Едва ли. Две прекрасные кровати в одной комнате, а в другой — только диван или неудобное кресло. Так почему же тогда он спал именно там, если она уже уехала? Только потому, что он скучал по ней, что ему было одиноко? Взрослому мужчине такое несвойственно. Хорошо, значит, она все еще была там».

В этот момент стройный ход моих мыслей нарушил вернувшийся Сэм.

— Это номер пятьсот двадцать пять по Бенедикт-авеню. На четвертом этаже в квартире, что выходит во двор, живут мистер и миссис Ларе Торвальд.

— Шшш, — зашипел я и жестом приказал ему исчезнуть.

— То он это требует, то ему это, оказывается, не нужно, — философским тоном изрек он и вернулся к исполнению своих обязанностей,

Я стал рассуждать дальше. Если прошлой ночью она еще была там, в спальне, значит она вообще не уезжала, ведь сегодня я не видел, чтобы она уходила. Незаметно от меня она могла уехать только вчера рано утром. Заснув, я пропустил несколько часов. А сегодня я встал раньше его и, уже просидев некоторое время у окна, увидел, как он поднял голову с того дивана.

Следовательно, если она на самом деле уехала, она могла это сделать только вчера на рассвете. Почему же тогда до сегодняшнего дня он не поднимал штору на окне спальни, не прикасался к матрасам? И прежде всего почему он прошлой ночью не зашел в ту комнату? Это говорило о том, что она никуда не уезжала, что она еще была там. Однако сегодня, сразу же после отправки сундука, он вошел туда, вытащил матрасы, доказав тем самым, что ее там не было.

Сразу же после отправки сундук а…

Сундук. Вот где зарыта собака.

Оглянувшись, я удостоверился, что от Сэма меня отделяет плотно закрытая дверь. Моя рука в нерешительности повисла над телефонным диском. Войн, вот кто сможет в этом разобраться. Он работал в полиции в отделе по расследованию убийств. Во всяком случае, когда я видел его в последний раз. Я не хотел, чтобы на меня набросилась сзора незнакомых сыщиков и полицейских. Я не хотел увязнуть в этом глубже, чем мне полагалось. И если бы это было возможно, вообще предпочел бы остаться в стороне.

После двух-трех неудачных попыток мне удалось, наконец, с ним соединиться.

— Войн? Говорит Хел Джеффрис.

— О, где это тебя носило последние шестьдесят пять лет? — восторженно начал он.

— Об этом потом. А сейчас запиши-ка имя и адрес. Ты готов? Ларе Торвальд, Бекедикт-авеню, пятьсот двадцать пять. Четвертый этаж, квартира выходит во двор. Записал?

— Четвертый этаж, квартира выходит во двор. Записал. А зачем это?

— Для расследования. Я уверен, что стоит тебе только сунуть туда нос, ты обнаружишь там убийство. Не пытайся вытянуть из меня больше — это просто мое глубокое убеждение. До настоящего времени там жили муж к жена. А теперь остался один муж. Сегодня рано утром он отправил ее сундук. Если ты найдешь хоть одного человека, который бы видел, как уезжала она сама…

Все эти доводы, высказанные вслух в такой форме, да еще не кому-нибудь, а лейтенанту полиции, даже мне самому показались неубедительными.

— Да, но… — с сомнением начал было он. И тут же умолк, приняв все так, как есть. Потому что я был достоверным источником информации. Я и словом не обмолвился про свое окно. С ним я себе мог это свободно позволить, потому что он знал меня много лет и его не беспокоил вопрос о моей надежности. Я не желал, чтобы в такую жару в мою комнату набились полицейские ищейки, по очереди глазеющие из окна. Пусть действуют с фасада.