Искатель, 1965 № 04 - [24]
— Ага, понял!
— Ага! — подхватывает Джон. — Прекрасно остроумная схема, не правда ли? О, американская техника это может, иес!
— Ес-ес, — торопливо соглашается Федор. — А этот блок?
— Этот блок… — Джон начинает объяснять. — Тут создается магницкое поле…
— Магнитное, — поправляю я.
— Виноват… Магнитное поле.
Федор смотрит на меня: мол, поделикатнее надо.
— О! О! Нет проще репы — один блок в этом ящике, запасные части — вот. Пять минут — ол райт — все готово. Не правда ли? Американцы это могут отлично!
Все говорит, говорит… Когда он говорит, я в этих блоках и схемах ничего понять не могу, смотрю на него и думаю: «А сам-то ты кто?»
Отсюда океанский прибой не виден. А он хорош!.. Длинные мощные гребни идут издалека. Если лечь на песок — кажется, они возникают на той стороне океана…
— Ты куда смотришь? — спрашивает Федор.
— Да я слушаю.
— Атлантический океан! — говорит Джон. — Это прекрасный океан. Флорида — прекрасное место на земле. Не правда ли? У меня есть отличная яхта…
Я смотрю на него и, когда глаза привыкают, вдруг спрашиваю:
— Хорошо вам здесь?
Федор ест меня глазами — ему бы все в схемах копаться.
Джон улыбается:
— О да. Очень. Мне повезло во всем. Америка — страна великолепных возможностей, и она никогда не была для меня мачехой. Я имею пост ведущего инженера на очень крупном заводе фирмы, отличная работа, не правда ли? — Он говорит сейчас почти без акцента, улыбаясь белозубо и спокойно.
Но я вдруг замечаю, что на лбу у него выступили мелкие бисеринки пота.
— Женаты? — зевнув, подключается Федор.
— О да. Я уверен, что лучшая жена…
Джон достает пачку сигарет, протягивает нам и щелкает зажигалкой.
Я тоже наклоняюсь прикурить, но Федор выдергивает сигарету у меня изо рта и деликатно объясняет Джону:
— Ему не надо привыкать, он не курит.
Джон кивает, затягивается. Улыбается. Потом, словно спохватившись, достает платок и тщательно вытирает лоб.
Мы выходим из барака. Сразу становится легче дышать.
У края шоссе стоит наш боцман. Ему что-то объясняет американский моряк. Жестикулирует. Сошлись… Наверно, по габаритам друг друга заметили — оба высоченные, здоровые. Американец хохочет, толкает боцмана в плечо — тот как глыба.
Со всех сторон к ним подходят моряки, наши и американские. И мы с Федором. Джон пошел было к своей машине, но тоже заинтересовался.
Американец, не переставая, говорит, показывает боцману наручные часы.
— Да что ты мне «бест», «бест»! — Пустошный достает из кармана свои. — Наши-то «Кировские» чем хуже?
— Позвольте перевести, — улыбается Джон. — Тони говорит, что гордится своими часами, которые лучшие в мире. Они заводятся сами, не боятся воды и пыли, а также имеют противоударное устройство.
Пока Джон переводит, этот самый Тони смотрит, не отрываясь, на боцмана, кивает и растягивает в добродушной ухмылке толстые губы. А боцман недоверчиво косится на Рябинина.
— Как это — противоударное? Бить их, значит, можно? А пусть вот на бетон-то бросить попробует…
Джон переводит.
Тони теперь озирается, очень довольный, и опять что-то быстро-быстро говорит.
— Пожалуйста, — оборачивается Джон к боцману и чеканит с таким видом, будто делает невесть какое важное дело. — Тони согласен бросить свои часы на это бетонное шоссе с высоты роста… вашего общего. Но при условии, что вы тоже бросите свои… «Кировские».
Эх, боцман, боцман! Авралить на палубе — это да, а дипломат из тебя никудышный… И чего сунулся с часами? Нарвался теперь.
— Понятно, — говорит боцман. — Пусть он первый бросает.
Американец снимает с руки квадратные, плоские, небольшого размера часы в золотой оправе, держит их за ремешок в пальцах вытянутой руки.
Матросы, загомонив, расступаются. Молчание.
Тони разжимает пальцы, часы глухо звякают о бетон и…
Ничего не вижу — все разом сбиваются в кучу. Я пролезаю у кого-то в ногах, поднимаюсь. Американец держит разбитые часы около уха, грустно мотает головой.
— Что? — спрашивает боцман.
— Да. Не уцелели. Не идут, — констатирует Джон. — Теперь вы.
— А ну, разойдись!..
Боцман все проделывает так же.
И опять все в кучу. На этот раз я и в ногах пролезть не могу.
Расступаются. Боцман показывает часы американцу.
— Понятно? Идут, послушай! Лучше слушай-то… А то «бест», «бест»!.. Бестолочь ты, бросать надо уметь, понятно?
Тони внимательно слушает, потом хлопает себя ладонью по лбу и начинает хохотать… Хороший парень, честное слово!
— Ребята, — вдруг совершенно по-русски спрашивает Джон, — а среди вас из Николаева есть кто-нибудь? — И добавляет, тоже вроде бы по-русски: — Мои родители имели там дело.
— Какое дело? — спрашивает кто-то.
Мы идем прочь.
В кубрике Пустошный достает из кармана свои «Кировские», кладет их на стол, потом еще одни, точно такие же, но с треснутым стеклом.
— Не идут… Починить придется.
— Какие ты бросал? — спрашивает Федор.
— Родительские. Эти-то я за шлюпочные гонки получил, их жалко.
Все смеются довольные, а я смотрю на Пустошного — дипломат!..
Роберт ХЕЙНЛЕЙН
ВЗРЫВ ВСЕГДА ВОЗМОЖЕН
— Положите ключ на место!
Человек, к которому это относилось, медленно повернулся и взглянул на говорившего. Лица нельзя было разглядеть под странным шлемом тяжелого меднокадмиевого панциря.
