Искатель, 1965 № 02 - [2]
— Из пистолета? — спросил Иванов.
— Наверное. Такое вот ружье дедушка спрятал. — Она показала на автомат Иванова.
— Это теперь не имеет уже значения, — сказал Ложкин.
— Он еще не погиб, — перебила Ксюша.
— Схватили?
— Да. Привели к нам во двор. Он упал и лежит. Весь как есть в крови, рука прокусанная. Два немца его привели, а третий раненую собаку принес и на мою кровать положил. Дядя Кирилл долго лежал, глаза закрытые. Потом открыл глаза, увидал меня… И улыбается… Смеется даже, будто ему нисколечки и не больно. Говорит: «Жалко, нечем их больше было… Ребятам передай — не сдался я. Собака… зараза… руку вот мне… Одной отстреливался, а вот обойму не смог заменить. Автомата не было…» Говорит, будто бредит, а сам в небо смотрит. Потом Санька Бармин прибежал, дерг меня за платье: дедушка, дескать, зовет. Побежала в кузницу. Ну и дед послал к вам. Велел передать: облаву ждите. Скорее уходить вам надо в лес за болотные выселки. Если долго в лесу пробудете и есть нечего станет, то на краю выселков дом есть с желтыми ставнями. Там тетя моя живет, Елена Ильинична. Она вас накормит и схоронит. Только скажите, что Василий Михайлович послал. Дедушка, значит. А сейчас, пожалуйста, уходите. Мне обратно бежать надо. Ну, до свидания!
— Погоди, Ксюша, — остановил ее Ложкин, — сколько танкистов у вас остановилось?
— Теперь три. Раненого увезли. Да еще один офицер и два солдата взад-вперед по деревне шастают, кур ловят, а третий наш дом караулит. Санька Бармин говорит, что еще человек триста в лес кинулись наших искать.
— Понятное дело, — сказал Иванов. — Ты, Ксюша, если еще нашего Кирилла не увели и можно будет ему шепнуть, скажи, что товарищи, стало быть, его помнят и не оставят в беде. Пусть только ведет себя тише, на пулю сам не лезет. Поняла?
— Все скажу! Вот увидите!
Ложкин покачал головой.
— Учти, это очень опасно. И я пока не вижу, чем мы ему сможем помочь. Если бы хоть узнать, когда его поведут и куда. Так ведь это невозможно. Спасибо тебе, милая! Деду передай, чтобы уходил на пасеку. И вытри глаза. На войне нельзя плакать.
— Я знаю… знаю… — Девочка не могла больше сдерживаться.
Стол в доме кузнеца был завален едой, заставлен бутылками. Танкисты и майор — командир пехотного батальона — праздновали свою первую победу. Пленного они посадили на стул у противоположной стены, возле кровати.
— А он недурно держится, этот коммунистик, черт меня подери! — сказал майор, отхлебнув из кружки. — Я думаю, он заслужил глоток рома перед заупокойной мессой.
Танкисты заржали. Сержант, водитель танка, встал из-за стола, пошатываясь, подошел к пленному и протянул стакан с ромом.
Свойский взял стакан здоровой левой рукой, усмехнулся.
— Что же, за вашу погибель, за нашу победу!
Выпив, он обвел глазами сидевших за столом и с силой ударил стакан об пол. Осколки брызнули во все стороны. Это вызвало новый взрыв хохота у танкистов. Майор усмехнулся.
— Даже жаль такого передавать в руки эсэсовцев. На вашем месте, господа, я бы сам отправил его к праотцам. Он заслужил честную солдатскую пулю.
— Прекрасная идея, герр майор! — воскликнул танкист с нежно-розовой кожей на щеках и пушком на верхней губе.
Свойский не слушал чужую непонятную речь. Ром приглушил боль. Он пошевелил пальцами руки, покусанной собакой. «Действует, — подумал он. — Пустяки, могла бы за неделю войти в строй». Капля крови тяжело упала на пол. «Не перевязали даже. Хотя зачем?.. А вот его перевязали». — Он бросил взгляд на кровать, там лежал бульдог, перемотанный бинтами. Свойский поймал себя на мысли, что ему жаль собаку. Вспомнилось, что мальчишкой он мечтал именно о бульдоге. Отец обещал купить.
Прикрыв веки, Кирилл стал думать о всем хорошем, что было в его жизни. Вспомнил, как мать привела его в школу. День выдался ясный, солнечный, было грустно и немножко боязно. Потом вспомнился вечер, когда пришел с работы отец, стал расспрашивать о школе, о ребятах и сказал: «Ну вот и ты встал на трудовую дорогу. Учись хорошенько. Окончишь вуз, и поедем мы с тобой странствовать по Африке, а лучше всего — подадимся на Гавайские острова». «Почему на Гавайские?» — спросила мама.
«Но ведь должны же мы побывать на Гаваях?!» — удивился отец.
И это показалось тогда Кириллу таким убедительным, неоспоримым. Мама только улыбалась, а отец был строг и серьезен, как человек, принявший важное решение…
Скрипнула дверь. В комнату боком шагнула Ксюша. Постояла у порога и, глядя на немцев, повернувших к ней головы, сказала срывающимся от волнения голосом:
— Дядя Кирилл! Товарищи вас не забудут. Они выручат, спасут вас. Вот увидите! — Взглянув на Свойского, она повернулась и выбежала за дверь.
— Вилли, — сказал лейтенант, — видимо, эта маленькая дикарка сообщила, что готово козье рагу. Подите на кухню, проверьте, не жестко ли еще мясо.
Невысокий широкоплечий танкист с готовностью вскочил и вышел из комнаты.
Майор проговорил, печально глядя на пустую бутылку:
— Девчонке жаль козу, но ведь и они должны нести какие-то жертвы в эту ужасную войну.
За дверью раздался тупой стук, загремело ведро.
— Я опасаюсь за рагу, — засмеялся розовощекий танкист. — Ловкость Вилли известна. Ганс, выясни-ка последствия этой новой катастрофы.
