Искатель, 1964 № 04 - [18]

— И мы вас видим, — приветствовала его мать без всякой радости. — Разве Твала забыл, что ему говорили?

В полумраке он различал ее прямую сухую фигуру, руки с большими кистями. Ему было жалко испуганную мать и в то же время обидно за холодный, неласковый прием. В дверях показался брат Фрэнк.

— Мы вас видим, — начал было Твала, но брат оборвал его:

— Этот маленький осел все-таки пришел! Тебя выгнали?

— Пусть тысяча муравьев укусит тебя! — рассердился Твала. — Выгнали!.. Учитель сказал, что я скоро буду первым учеником в классе.

— Первым!.. Вот хозяин поймает — сразу станешь последним. Мы заключили контракт, а по контракту все члены семьи обязаны — понимаешь, о-бя-за-ны! — работать на фермера.

— Мы отдали все деньги за твою школу, — сказала мать. — Надеялись, что станешь клерком в какой-нибудь конторе, а ты пришел.

— Я не нанимался на ферму, — огрызнулся Твала, хотя прекрасно знал и о контракте и о существующих порядках. — Не беспокойтесь, завтра уйду.

— Нет, уходи сейчас, — сказал Фрэнк.

— Твала уже пришел, так что он здесь, — вступилась мать. — Никто не видел его. Садись похлебай сьиньги, Твала. Смотри, сколько в ней плавает кусков тыквы и сала.

Твала обиженно покосился на брата и принялся за еду. Он ел, оглядывая пустую темную хижину. Все имущество семьи поместилось бы в небольшом узле.

Твала успокоился немного. Он открыл было рот, чтобы рассказать о том, как учитель приехал к ним из Иоганнесбурга, но у проема двери кто-то остановился. Человек заглянул в хижину и сразу исчез.

Фрэнк схватил Твалу за руку.

— Иоханнес, сын старшего надсмотрщика, чтобы ему наколоться на кость змеи! Сейчас побежит к хозяину.

— Куда денем Твалу? — всполошилась мать.

— Не надо его прятать! Беги обратно! — Фрэнк подтолкнул Твалу к двери.

Твала перебежал пыльную, вытоптанную площадку и нырнул в сорго. Ползком он пересек поле и, тяжело дыша, остановился около дороги. Мимо него ехал европеец в большом фургоне, запряженном тремя парами медлительных волов. Пришлось ждать…

Позади послышался топот. К хижине матери подскакали трое буров. Твала видел их сквозь метелки сорго. Один из них — мальчишка лет четырнадцати с выгоревшими бровями, должно быть тот самый Иоханнес, сын старшего надсмотрщика, — держал в руке большой черный пистолет. Молодой бур в шортах, с обветренным, загорелым лицом и белой полосой на лбу от шляпы, видимо сам плантатор Фан Никерк, стал допрашивать Фрэнка. Послышалась ругань на языке африкаанс.[6]

Со стороны фермы не спеша подъехали еще пять всадников, вооруженных карабинами. На них были одинаковые широкополые шляпы.

Иоханнес, красный от волнения и охотничьего азарта, заметил в сорго свежую тропку. Он сообщил об этом Фан Никерку.

— Поезжай с Иоханнесом, де Вет, — сказал Фан Никерк старшему надсмотрщику. — Посмотри-ка там. Парень не мог далеко уйти.

Лоб Твалы сразу покрылся потом. Куда спрятаться? Пригнувшись, он выскочил на дорогу, пробежал вдоль нее десяток шагов и снова нырнул в то же самое поле сорго. Иоханнес с отцом промчались мимо него, пересекли дорогу и поскакали вверх по склону, ломая кусты.

Твала видел и слышал все, что происходило у хижины матери. Двое охранников закрутили Фрэнку руки за спину и повалили его.

— Ну, ионг,[7] - обратился Фан Никерк к Фрэнку, — где твой брат?

— Никого не видел.

— Так, — процедил бур. — Всыпьте-ка ему штук двадцать. Сразу заговорит по-другому.

Пожилой охранник с морщинистым лицом взял кусок шланга для поливки и стал наносить удары по спине Фрэнка. При каждом взмахе Твала весь сжимался, словно шланг опускался не на брата, а на него. Пальцы его дрожали, и он стиснул их в кулак.

Фрэнк молчал, ни разу даже не поднял головы.

— Хватит с него, — сказал, наконец, Фан Никерк. — А то завтра на работу не выйдет. Знаю я их.

Фан Никерк повернулся к матери.

— Ты подписывала контракт? Хочешь, чтобы и тебе всыпали?

— Человек не приходил, баас,[8] так что его нет.

— Значит, не скажешь?.. А вы? — повернулся он к вооруженным людям, стоявшим около него. — Я содержу вас, целый отряд, кормлю, плачу вам деньги, а по моей земле может разгуливать любой бродяга! А если бы это был лазутчик «Копий»? Дайте ей как следует! — рявкнул Фан Никерк, поворачиваясь к матери Твалы. — Сразу вспомнит, где она его прячет!

Твала, чувствуя, как все холодеет в нем и тело становится каким-то чужим, поднялся из сорго навстречу вооруженным людям.

— Не трогайте ее… Вот я, Твала.

Все головы повернулись к нему.

— А, пришел… — Фан Никерк разочарованно рассматривал маленькую фигурку. Он махнул рукой, чтобы отпустили мать. — А ты говорила, человек не приходил. Будет пасти у меня овец. Если сын убежит, я передам тебя полиции за нарушение контракта. Получишь плетей и будешь работать бесплатно.

— Дурак ты, Твала! — Фрэнк с трудом поднялся и с ненавистью посмотрел вслед удалявшимся всадникам. — Учись вот теперь здесь, с овцами.

— Весной уйдем в другой район и опять отдадим тебя в школу, — говорила мать, стараясь ободрить сына…

Твала сидел в хижине на грубо сколоченном табурете и глядел в одну точку. Похлебка-сьиньга давно остыла. Твала думал о школе, об учителе, который завтра будет огорчен, узнав о его судьбе. Что ж, придется пасти овец.