Искатель, 1963 № 06 - [63]

— Туанхо! — в волнении воскликнул я. — Ведь этих животных не видел ни один человек!

— Да, — спокойно ответила она. — Ванаванум (так звали старика) говорит, что и матери наших матерей никогда не видели их. Они водились в те времена, когда дети Мамонта населяли большие земли…

— А остальные рисунки? Это работа Аваха?

— Нет, но многие сделали предки Ванаванума.

Я застыл в немом восторге: древнее искусство было поразительно. Туанхо помолчала и небрежно добавила:

— Есть еще и другие пещеры…

Мы отправились смотреть их. В одной из них было значительно темнее, чем в остальных. Здесь тысячелетиями лежали и сохли кости. Попадались целые скелеты людей и давно вымерших животных: сайги, пещерного медведя, дикой лошади… Здесь фрески на стенах встречались реже и были высечены грубее. Видимо, в этой пещере не жили постоянно, а лишь иногда заходили сюда, как приходят в фамильный склеп предков.

В следующей пещере меня опять ждало удивительное открытие. Как выяснилось позже, она сообщалась непосредственно с выходом в долину, но происшедший когда-то обвал закрыл прямой ход. В этой пещере нашлось еще больше художественной резьбы и высеченных на камне рисунков. На стене было монументальное изображение битвы между стаями пещерных и серых медведей. По четкости и экспрессии это изображение сделало бы честь современному художнику-анималисту.

Я наслаждался этим произведением искусства неведомого художника. Была еще одна пещера, низкая и мрачная, где не видно было следов жизни человека. Здесь мое внимание привлекло нечто блестящее. Я подошел ближе и увидел, что блестят грани отбитого края камня. Я сумел отбить этот кусочек, с любопытством осмотрел его, и кровь бросилась мне в лицо: у меня на ладони лежал кусок алмаза. Без сомнения, в пещере были и другие.

Я долго созерцал сказочной красоты осколок, потом горько усмехнулся: в этой долине на краю мира он стоил меньше, чем гарпун или топор.

4

Моей женой стала Намха, та девушка, которую я встретил вместе со стариком Ванаванумом и старухой.

А потом пришла полярная ночь, на полгода скрывшая от нас солнечный свет. На страшной высоте загорались и расплывались в нежнейших переливах северные сияния. Похолодало не сильно, еще можно было охотиться и собирать зерна обильного урожая диких злаков, орехи, грибы. Мамонты, занявшие нашу летнюю пещеру, выходили пастись значительно реже. Они меньше ели и больше спали.

В этот период я познакомился с ними поближе. Старший оказался туповат. По-видимому, он был древнее, чем я предполагал. Ко мне он относился безразлично, как ко всему на свете, кроме сочной травы. Зато другой, помоложе, проявлял признаки сообразительности, свойственные слону. Я старался завоевать его расположение. Пища составила первый и необходимый элемент для сближения: я таскал ему в пещеру огромные охапки травы и листьев, которые он мгновенно проглатывал. Постепенно мне удалось завоевать его доверие. Ни одно даже самое глупое животное не устоит перед настойчивым желанием человека приручить его. Сперва мамонт привык ко мне, потом это чувство перешло в прочную привязанность. Я все больше и больше приручал его. Собственно говоря, никакой определенной цели у меня не было. Это огромное добродушное с людьми животное могло оказаться полезным в будущем.

Мне приходилось действовать потихоньку. Авах, Ванаванум и даже Туанхо не одобряли ничего, что нарушало их обычаи и жизненный уклад. А мамонт был для них тотемом — нечто вроде божества.

Прошло немного времени, и мамонт стал слушаться меня.

Однажды, блуждая с Намха в пещерах, куда другие обычно не заходили, я обнаружил одну интересную резьбу на кости, относящуюся, несомненно, к глубокой древности. Она изображала человека, сидящего на спине мамонта.

Находка имела для меня огромное значение. Она доказывала, что когда-то мамонты были приручены. Возможно, это было местное, частное явление, но доказательство казалось неопровержимым. Авах и Ванаванум рассматривали резьбу с большим интересом, чем обычно относились к самым выдающимся событиям. Я убеждал их, что у предков существовал, видимо, обычай не только обожествлять, но и использовать мамонтов, и предлагал им следовать примеру предков. Они не возражали и не соглашались и постепенно потеряли интерес к этому вопросу, чему я был втайне рад. Так случай помог мне теперь открыто заниматься приручением мамонта.

Для моих дикарей, как, впрочем, почти для всех людей, оказалось вполне достаточно разрушить некоторые предрассудки, чтобы остальное пошло само собою. Сперва они удивлялись, что мамонт охотно слушается меня, потом привыкли и стали считать это вполне естественным.

Дрессируя мамонта, я задумал соорудить сани. Долго подыскивал подходящий материал, наконец в декабре приступил к работе.

Авах сперва отнесся к моей затее с открытой неприязнью. Потом он, как всегда, привык и перестал обращать внимание на мои занятия.

В январе ударили морозы, хотя далеко не такие суровые, как в окружающих ледяных пустынях. Но мы жили в пещерах, где было достаточно тепло, и не страдали от холода.

Тогда произошло важное событие.

5

В тот день северное сияние было особенно ярким. Блестящие полосы, арки и дуги охватывали весь небосклон. Они поднимались из-за горизонта, как яркие рубиновые сполохи, и, постепенно меняя тона, достигали зенита аквамариновыми змейками, затмевавшими мелкие звезды. Земля и воздух были неподвижны; казалось, они замерли в созерцании великолепного, торжественного зрелища, которое вызывало во мне неосознанное тревожное ожидание.