Искания - [26]

Кому сказ, кому сказка, а мне бубликов связка.

Сказ седьмой

Кроме грамот и указов, Симеоновых сказов о былом той земли, в том ли, этом ли веке в приходской библиотеке люди книжку нашли.

Начитаешься вдосталь – псалтыри, Библии, «Руководство – куроводство как вести с прибылью», водевиль «Муж-любовник», календарь и письмовник, том насчет борщей и щец госпожи Молоховец, альманах «В час досуга», книга «Божий завет» и «Что делает супруга, когда мужа дома нет».

Между прочим, там имелась сказка детская одна. Историческая ценность в ней содержится. Она с сокращеньями дана:

За высокими горами,

за далекими морями,

без обмана говоря,

удивительное было

государство, где царило

двести тысяч три царя.

Двести тысяч непорочных,

три сомнительных, побочных.

В результате поздней страсти

к молодой царице Насте

некий царь Макс-Емельян,

то ли спятив, то ли пьян,

повелел беспрекословно

все потомство поголовно

воцарять, короновать,

никого не миновать.

У фамильного палацца,

как горох, цари толпятся.

Кто успел и поседеть,

ожидая, чтобы дали час

на троне посидеть.

Каждый жаждет на медали

свой в короне видеть лик,

с указаньем, что велик.

А медаль попробуй высечь,

ежли ликов двести тысяч,

хоть чекань на модный грош –

всем грошей не наберешь.

Стольный град кишит царями,

вьется за́ город черёд,

Александры за Петрами,

Николаи прут вперед.

Тесно в очереди к трону.

Если новые встают –

мелом метят им корону.

Спорят, метрики суют.

У иных к груди подвешен

личный титул – понимай,

кто стоит, – Долдон Мудрейший,

Миротворец – царь Мамай.

Тут же в очереди торг.

Тайно шепчет царь Георг:

– За посидку на престоле

отдаю полфунта соли. –

Предлагается елей,

чтобы лить на королей.

– Продается, не хотите ль,

титул «Царь Освободитель»,

по дешевке уступлю. –

Шепот: – Очередь куплю. –

Покупает царь Малюта,

у него нашлась валюта,

и по этому сему

раньше царствовать ему.

А ведь каждый алчет власти,

алчет мантию надеть,

каждый бесится от страсти

хоть на час, а володеть.

Каждый в очередь входящий

жаждет жить верховодяще,

приказать и указать,

подпись царскую поставить,

на раба сапог поставить,

непослушных наказать.

Но – фамилия громоздка,

двести тысяч – вот загвоздка!

Впрочем, трудность решена:

чтобы все достигли цели,

власть по типу карусели

в той стране учреждена.

Карусель на площади.

Только вместо лошади

мчится там за троном трон.

Тут же выдача корон –

позолоченный картон.

Карусель несется быстро,

наблюдают два министра.

Царь садится и царит,

речи с трона говорит.

Дату ставит летописец,

лик рисует живописец,

сочиняет стих пиит,

и покуда царь царит –

говорит он сколько влезет,

только слезет – новый лезет,

и опять такой же вид –

полчаса монарх царит,

дату ставит летописец

лик рисует живописец,

сочиняет стих пиит.

Граммофон играет гимн,

поцарил и дай другим.

Сдал бразды и тут же сходит

новый царь на трон восходит

речь народу говорит,

дату ставит летописец,

лик рисует живописец,

сочиняет стих пиит.

Карусель несется быстро,

наблюдают два министра,

нет и крикнут на царей:

– Не тяни! Цари скорей!

За наследником наследник!

И уже во граде том

лишь один остался медник –

бьет медали молотком.

На весь Двор один аптекарь,

он же лекарь, он же пекарь,

один ткач, и тот портач,

один кучер, пара кляч,

один знахарь, он же пахарь,

сохранился и палач,

он же царский парикмахер,

один кравец, один швец,

так что дело неважнец.

В силу памятных традиций –

им, царям, запрет трудиться,

дело их – держать бразды,

хоть порфиры не без дыр,

и лишились всех излишеств

двести тысяч их величеств,

потому что в некий год

от царей сбежал народ,

и от сеющих и жнущих,

шьющих, ткущих и пекущих

не осталось и следа.

За два века – кто куда!

Оттого и недоволен

грозный царь Аника-воин.

Что ему картонный трон,

летописец, живописец,

рифмоплет и граммофон?

Над царишками хохочет,

власти хочет, саблю точит,

но ни слова никому,

а себе лишь одному:

– Сам себя царем поставлю,

лобызать сапог заставлю,

встречу если Смерть саму –

черепушку ей сыму!

А пока во граде оном

шла такая карусель –

сирота жила Алена

полкило́метра отсель.

Весть хозяйство ежедневно

приходилось ей самой,

хоть была она царевной

от Настасьи по прямой.

Не гнушалась ни мотыги,

ни иглы, ни помела,

хоть ее в гербовой книге

родословная была.

Нравом вышла непохожей

ни на мать, ни на отца,

а была она пригожей –

ровно солнышко с лица!

И кругла, как то светило,

и душой теплым-тепла,

и сама собой светила,

когда ночь темным-темна.

А идет, как чудо носит

коромыслом два ведра,

подгулял маленько носик,

но Алена им горда.

А какая недотрога!

Подступиться и не смей.

И хранила тайну строго

о прабабке о своей.

У нее была бумажка,

и не сказка, и не ложь,

что цари – не все от Макса,

от Фадея были тож –

у кого носы тычком

и вихры стоят торчком.

А цари иные все

были с римскими носами

и с такими волосами,

как смола на колесе.

Уж и сватались к Алене!

Свахи шли, цена дана,

предлагали ей на троне

прокатиться, но она…

Но она, – тут запятая.

Тщились многие умы

разузнать, тома листая:

что Алена? Но увы,

неизвестно, где хранится

окончанье сказки той.

Кто-то вырвал все страницы

после этой запятой.

Ах вы, титлы, запятые, алфавиты завитые, буквы-змеи и орлы на листах раскрашенных, вязью разукрашенных, – вы мне дороги, милы! Ах вы, сказки-присказки о любовях рыцарских, драгоценные ларцы – буква Ферт, буквы Рцы, – о Францыде с Ренцивеной, о Дружневе, о любви королевича Бовы. Василиски, Сирины, с очесами синими! Сколько раз из-за вас мучилси, томилси, из-за вас один раз чуть не утопилси. Сколько нас в полон ушли из-за той Аленушки, что по травам шла босой с распустившейся косой! Ах, глаза – два озера, ах, любовь без отзыва, может, помнит адрес он – сын Хрисанфов Симеон?