Искалеченная - [17]

На четвертый день мое разочарование усилилось. Когда мои друзья по театру пришли навестить меня, он устроил скандал. Месье ревновал? Может, он любил меня… Скорее он был собственником и мачо. Одна из теть попыталась успокоить его:

– Ну хватит, ты преувеличиваешь. Это друзья, мальчики, живут в этом квартале всю жизнь. Они имеют право прийти поздороваться с ней!

– Она замужняя женщина! Мальчики не могут входить в ее комнату и садиться возле нее!

– Оставь свою ревность при себе! У тебя нет никаких причин для нее!

Он обращался к моей тете, не смотря в мою сторону, на языке сонинке, поскольку не говорил на волоф. Моя реакция была незамедлительной.

– Друзья имеют право видеть меня! Впервые я обратилась к нему, но он даже не обернулся.

В последний день заточения все в квартале принялись за большую стирку, нужно постирать, как минимум, одну из одежд или набедренную повязку в каждом доме. Я не знаю значения этого обычая, но думаю, что речь идет еще об одной форме очищения. Что моют? Мое сознание или мою душу?

Сегодня церемония подходит к завершению. Убивают быка или барана, потом выводят меня из комнаты, чтобы одеть в специальное бубу, сотканное вручную, цвета индиго. Я становлюсь другой женщиной, поскольку муж окончательно овладевает своей женой – и уже навсегда, – как только она оденется в символическое бубу. Я должна подойти к нему при всех, пожать ему руку и стать перед ним на колени в знак подчинения.

Я все еще ничего не чувствую к этому незнакомому мужчине, кроме страха и отвращения от того, что он со мной сделал. Страх и отвращение возвращаются каждый вечер.

Он не сумел приручить меня, не смог понять, что я – маленькая неопытная девочка, которую нужно всему научить. У нас не было никакого общения, никаких других разговоров, кроме: не хочу ли я съесть или выпить чего-нибудь? Воспитание не позволяло ему рассматривать женщину не только как тело, распластанное на матрасе. Однако муж мой жил в Европе, в Париже. Но в доме для иммигрантов, откуда почти не выходил.

Я покорилась, потому что в любом случае дороги назад не было. Я выбрала безразличие – единственное чувство, на какое оказалась способна. Поскольку муж должен был уехать, самое плохое осталось позади, нужно только набраться терпения, закрыть глаза и стиснуть зубы.

Но через несколько дней он повел меня в мэрию, поскольку якобы должен был привезти во Францию доказательство его официального брака для работодателя. Я не понимала, что муж врал мне. На самом деле он хотел извлечь выгоду от женитьбы и приехал жениться, чтобы увезти меня из страны. Поскольку его первая жена изменила ему в деревне, он решил новую жену держать при себе. Но я тогда не знала, что он хочет заставить меня покинуть семью.

И вот мы идем в мэрию. Я впервые одета как взрослая женщина – на мне белое бубу и все мои драгоценности. Это очень рассмешило моих школьных подруг.

Никогда не забуду того чиновника! Если бы он был белым, то посерел бы от негодования. Он начал с вопроса о годе рождения мадам.

– Тысяча девятьсот пятьдесят девятый. Прошло три секунды – никакой реакции.

– Повторите, пожалуйста.

– Тысяча девятьсот пятьдесят девятый.

– Я сожалею, месье, но она не имеет права выходить замуж: она несовершеннолетняя.

В то время разрешение на брак для девочек в Сенегале давалось с пятнадцати лет, позже – с восемнадцати.

Я хочу кинуться к чиновнику и обнять его за шею, но не могу. Мужа сопровождает посредник, говорящий на языке волоф. Он настаивает:

– Брак можно заключить!

Но чиновник не намерен отступать:

– Нет-нет. Она несовершеннолетняя и не может выйти замуж.

– Но она уже замужем за этим мужчиной, ему нужна бумага о том, что брак заключен.

– Я сожалею. Ей мало лет.

Муж решается использовать магическое в Африке оружие. Банкнота решает все!

– Хорошо, спросите, сколько он хочет. Дипломатический перевод посредника, наполовину на французском, наполовину на волоф:

– Как уладить это? Можно ли сделать что-нибудь?

– Я не знаю, что можно сделать, месье. Я знаю лишь, что эта девочка не может выйти замуж, во всяком случае в мэрии. Никакой закон в Сенегале не признает законным получение свидетельства о браке. Это невозможно!

У меня нет права голоса, я не могу расцеловать чиновника через окошко, я не могу прыгать от радости и облегчения, но, выходя из государственного учреждения, чувствую себя успокоенной. Чиновник вернул мне детство, помог понять, насколько я была не готова к замужеству.

Мои родители проигнорировали правило о признании совершеннолетия только в пятнадцать лет. Для них официальный брак ничего не значил, их заключалось не так много в то время. Только церемония в мечети имела значение. Мой муж зол, посредник тоже, все рассержены, кроме меня и возмущенного чиновника, отлично выполнившего свои обязанности.

На самом деле в Африке находятся решения для любых проблем, особенно на административном уровне. Всегда можно обратиться к другу кузена или дядюшки, который найдет более сговорчивого чиновника.

Я все еще не знаю, что однажды уеду во Францию. Но на следующий день мы отправляемся в один из провинциальных городов, где через несколько часов я второй раз, помимо своей воли, выхожу замуж. Местный чиновник ничего не изменил, кроме даты свадьбы, конечно же!