Исход - [5]

Заметив мое удивление, улыбка ЭрБи становится шире. Выражение его глаз становится заметно холоднее, а губы скривляются в снисходительной усмешке. Он оттягивает белую повязку, обнажая украшающие его руку свежие черные крылья.

— Наверное, хорошо, что не все мы разделяем твое мнение.

Опешив, пытаюсь подобрать подходящие слова, моя поза выражает чувство стыда. Тем вечером он видел мой страх и нерешительность, но — самое главное — видел, как я строю предположения.

— Выше нос, девочка, не плачь из-за этого.

Я могу засыпать его уймой оправданий. Могу объяснить, что мой страх был вызван тем, что я оказалась на незнакомой территории, а на коленях Дома неожиданно возник пистолет, их резким обменом реплик и намеками, но все эти оправдания никуда не годятся. Я сделала ужасные выводы насчет Доминика и ЭрБи. Никогда так не ошибалась в своих суждениях.

— Извини.

Он отвечает улыбкой и с гордостью демонстрирует птицу.

— Думаю, важно, что ты понимаешь, я стою рядом с тобой. Уважение твоему парню, он увидел во мне задатки, когда мы были детьми.

Потеряв дар речи, пытаюсь собраться с духом и смотрю ему в глаза, надеясь, что он увидит правду, как мне на самом деле стыдно из-за того, что он прав. В который раз мне преподали урок, отчего становится не по себе, но я уже поняла, что это единственный способ стать зрелым человеком. За эти месяцы Шон многому обучил меня, но главное — показал преимущество смирения, которое я и чувствую, смотря на ЭрБи.

Один из друзей ЭрБи, стоящий за его спиной с такой же повязкой на руке, произносит:

— ЭрБи, нам пора выдвигаться, еще куча дел.

Два новых Ворона.

И я завидую им, потому что мне нельзя туда, куда направляются они.

Я подхожу к мужчине, обратившемуся к ЭрБи, и протягиваю руку.

— Привет, я Сесилия.

Он с изумлением смотрит на мою руку, но все же пожимает ее.

— Терренс.

— Приятно познакомиться. Поздравляю.

Он ухмыляется, но в его глазах безошибочно читается гордость.

— Спасибо. Ты девушка Дома?

— Да. Точнее, была ею.

Я смотрю на ЭрБи, взглядом умоляя его, поскольку знаю, куда он собирается. Знаю, что у него встреча с двумя мужчинами, которых я так жажду увидеть.

— Я не в том положении, чтобы просить об услуге, но когда… увидишь их, когда увидишь… Доминика. — Я качаю головой, понимая, что сообщение будет получено не так, как хотелось бы мне. Я не разговаривала с ним с тех пор, как узнала правду о смерти его родителей и о роли моего отца в сокрытии этого дела. — Не бери в голову.

Нахмурившись, ЭрБи наклоняет голову и внимательно смотрит на меня светло-карими глазами.

— Уверена?

— Да.

— Ладно. Тогда увидимся? — его вопрос полон намека, и мы обмениваемся заговорщическими улыбками.

— Очень на это надеюсь. Однажды, — отвечаю я, всем сердцем надеясь, что этот день настанет. Что я снова смогу беспрепятственно быть рядом с членами Братства — привилегия, которую я воспринимала как должное.

Парни уходят, а я глотаю подступивший к горлу комок от угрызений совести. В очередной раз меня задело за живое. Я думала, что знаю многое, тогда как на самом деле не знаю ничего. В груди ноет, голова идет кругом, я обхожу коляску, но чувствую, как на меня выливается сидр. Мужчина с двумя детьми извиняется, пока я стряхиваю с рукава капли.

— Ничего страшного, — заверяю я и схожу с тротуара на Мэйн-стрит.

Горожане гурьбой бредут вдоль бесконечно тянущихся торговых палаток. Большинство людей улыбаются, находясь в блаженном неведении о том, какая разворачивается война. Далеко за этими деревьями и национальными парками группа мужчин сражается от их лица за процветание местной экономики, чтобы большая часть выручки не досталась нуворишам.

Последние несколько месяцев я столько размышляла над этим, что теперь у меня открылись глаза на то, что происходило и происходит по сей день. Отчасти хочется забыть об этом, стереть из памяти все, что знаю теперь, но так я сотру и своих призраков, а я до сих пор слишком сильно люблю их. Еще сильнее, чем раньше.

Даже несмотря на то, что моя обида растет из-за их отсутствия и молчания.

Любому их поступку есть объяснение. Я могу ненавидеть их за оставшиеся без ответа вопросы, за то, что вынудили меня в них сомневаться. А могу доверять всему, что они мне поведали, всему, во что умоляли поверить — в их признания и в них самих, до того, как они пропали без вести.

В солнечные дни я тоскую по Шону, по его улыбке, рукам, члену и смеху. По его теплым соленым поцелуям с привкусом табака. По легким касаниям языка. По подмигиваниям, которыми он намекал, что знает, о чем я думала. В грозу я тоскую по накрывавшему меня облаку, по поцелуям, превращавшим меня в настоящую распутницу, по порочным и вкрадчивым ласкам языка, по мимолетным улыбкам, от которых пела душа. По жидкой яичнице и черному кофе.

Эти мужчины приняли меня под свое крыло, научили собственным примером, разбудили мой сексуальный аппетит и навеки запечатлелись в памяти. Как я могу об этом забыть?

Теперь я не смогу вернуться к прежней жизни.

Из глаз текут слезы, когда я начинаю терять рассудок на оживленной улице, вынуждая себя приспособиться к реальности, в которую меня вернули. Хлюпая носом как идиотка, пробираюсь сквозь собравшуюся перед муниципалитетом толпу, возле которой на высокой сцене, закрывающей вход, выступает группа. Несколько пар, которые словно целый год упражнялись, наглядно демонстрируют свои умения, синхронно двигаясь в танце. Я смотрю на ближайшую ко мне пару, которая улыбается друг другу так, будто между ними есть какой-то секрет. И, наблюдая за их безмолвной связью, чувствую только зависть, потому что так же у меня было и с моими ребятами.