Ищущий убежища - [40]

В углу на своем писарском стульчике примостился Томас де Пейн, на которого троица не обращала ни малейшего внимания, и с привычным потрясенным очарованием наблюдал, как присутствие мужественных воинов оживляет тусклую каморку. Алан Фитцхай о чем-то оживленно рассказывал; его подстриженная коричневая борода слиплась от дождя, густые и длинные усы шевелились, когда он жевал.

Минут через двадцать находившаяся в кабинете шумная компания вдруг резко умолкла. По лестнице вслед за шерифом поднимался коронер Джон. Сержант испуганно отскочил от стены и встал по стойке смирно, тайком стряхивая застрявшие в седой бороде крошки.

Де Ревелль обогнул трехногий стол и сел на грубую скамейку, оставив хозяина кабинета стоять. Томас тут же соскочил с табурета, готовый уступить место своему господину, но коронер подошел к краю стола и уселся на угол, скрестив ноги.

– Алан Фитцхай, сэр, как вы и приказывали, – твердым голосом доложил сержант. При всей неприязни к де Ревеллю шериф являлся его начальником, а посему и в обращении к нему следовало демонстрировать должное почтение.

– И где вы его обнаружили, сержант? – спросил коронер Джон.

Старый солдат дернул себя за ус:

– Да тут ничего сложного не было, сэр. Хозяин постоялого двора в Хоунитоне сказал нам, что он уехал, вроде как направлялся в сторону побережья, в Бридпорт. Вот и мы туда отправились, по дороге заглядывали во все таверны, примерно через час наткнулись на него, и вот он, Алан Фитцхай, перед вами.

– И, будь я проклят, ужасно разъяренный Алан Фитцхай, сэр шериф! – пробасил усатый наемник. – Я уже полдороги до Саутгемптона проехал, и тут меня хватают и волокут назад, да еще и привязывают к вшивой кобыле, как какого-то преступника.

Де Ревелль перевел взгляд на коронера и повел бровью. Джон понял, что хотел сказать шериф: разумеется, с Фитцхаем нельзя было обращаться, как с крестьянином или городским серфом. Он норманнского происхождения, в его жилах, по всей видимости, течет аристократическая кровь. Кроме того, он недавно вернулся из Крестового похода, а воины, сражавшиеся во имя Креста, пользуются популярностью в народе и заслуживают уважения. Во всяком случае, Фитцхай заслуживает того, чтобы с ним обращались как с равным, тем более что, по крайней мере, пока его обвинить не в чем.

Джон начал с извинений за тот способ, которым Фитцхая доставили в Эксетер, в значительной мере несправедливо переложив вину на сержанта, который якобы превысил полномочия, привязав Алана к седлу.

– Однако погибший был норманном и почти наверняка вернулся из Крестового похода, как и мы с вами, – продолжал он зычным голосом. – И я не сомневаюсь, что вы захотите помочь нам сделать все возможное, чтобы выяснить его имя и по-человечески предать его останки земле.

Фитцхай торжественно кивнул головой:

– Да, брату-солдату смерти никто не желает, – ну, разве только, если он по ту сторону наших копий.

– Так кто же этот человек? – без обиняков спросил Джон.

Фитцхай переводил взгляд с шерифа на коронера и обратно, не решаясь сделать последний шаг, неминуемо влекущий его в ситуацию, от которой ничего, кроме неприятностей, ждать не приходилось.

– Ну же! – рявкнул де Ревелль. – Какие такие нехорошие тайны вы хотите от нас скрыть?

Его реплика задела Фитцхая за живое.

– Ничего плохого тут нет, шериф – ответил он и затем, помолчав, добавил, слегка туманно: – Только лишняя болтовня никогда ни к чему доброму не приводит.

Шериф пригвоздил его взглядом:

– Ваше молчание может сослужить вам недобрую службу, Фитцхай. Если вы будете упрямиться и дальше, препятствуя закону, то ничего, кроме подозрения, у нас не вызовете.

Щеки наемника покрылись густым румянцем, но он продолжал гнуть свое.

– Почему это я должен копать яму, в которую сам же и угожу, сэр Джон? Я никакого отношения к его гибели не имею – потому-то я и отказался отвечать на докучливые вопросы вашего любопытного писаря. И вообще, если бы я не спас его жалкую шкуру, когда какие-то подонки напали на него за углом таверны, вы никогда бы обо мне и не услышали, разве не так?

Фитцхай задирался, вел себя агрессивно, однако Джон чувствовал его скрытую тревогу, в голосе рыцаря проскакивали испуганные интонации. По всей видимости, Фитцхаю доводилось слишком часто присутствовать при повешениях, и потому он не испытывал ни малейшей радости от перспективы участия в расследовании убийства. Джон понимал, что чувствует Алан, как понимал и то, что не должен обращать внимания на эти чувства.

Шериф же обладал меньшим терпением.

– Вы явно знаете больше, чем говорите. Либо вы расскажете нам все, что вам известно, либо проведете ночь в камере под моим замком. Итак, каково ваше решение?

Джон увидел, что Фитцхай слабеет, колеблется; в конце концов, как и следовало ожидать, он не выдержал:

– Ну ладно, я его и раньше где-то видал.

– Ради Святой Девы Марии, имя! – потребовал коронер.

Фитцхай вертел головой, глядя то на одно лицо, то на другое, каждый раз натыкаясь на каменные взгляды. Он капитулировал.

– Если описание совпадает, – скороговоркой выпалил он, – это был Хьюберт де Бонвилль.

Джон посмотрел на своего родственника, и оба, пораженные сказанным, на мгновение позабыли о взаимной неприязни.