Ищу свою звезду - [5]

По лестнице застучали каблуки ее ботиков. Он слышал, как медленно замирал этот знакомый ему звук, как стукнула дверь. Он поднял воротник шинели и, не разбирая дороги, зашагал по сугробам. Дома, кутаясь в одеяло, он никак не мог успокоиться.

Шли последние дни экзаменов. Чемодан Сокола уложен в дорогу. В назначении четко написано: «Карелия. Сельскохозяйственная опытная станция. Октябрь, 1937 год».　

Айне учиться еще два года: ей оставаться. Но разве можно расстаться с ней, не увидев ее, не сказав ни слова. Он подкараулил ее на улице:　

— Айна!

Она испуганно вздрогнула, секунду-друтую смотрела в его лицо и… убежала во тьму.　

ГлаваII

В новой, незнакомой обстановке Сокол как-то замкнулся, почувствовал себя гостем в кругу неприветливых хозяев. Каждое утро он получал распоряжения директора.　

— Товарищ агроном, составьте план размещения агролаборатории!　

— Покажите людям, куда сваливать камни.　

— Отведите делянку для вырубки строевого леса.　

— Растолкуйте бригаде грабарей, какой нужно копать котлован.　

— Пошлите рабочих загородить будущий сад.　

Виктор бежал домой, поспешно листал страницы учебников, искал ответы на новые для него вопросы. И, не найдя их, шел к людям, неуверенным голосом приказывал:　

— Рубите здесь. 　

— Возите камни к реке.　

— Как распиливать тес? Найдите прораба, он знает.　

Неуверенность сказывалась не только в работе и в обращении с людьми, но даже в походке. Еще недавно, в родном городе, Сокол ходил легко и быстро, как военный, четко и прямо, теперь в движениях его появилась осторожность идущего по скользким камням человека.　

Да, было от чего стать неуверенным! В стенах института его много учили, как растить пшеницу, ухаживать за животными, налаживать сельскохозяйственные машины, разводить пчел, сажать сады, огороды. А вот науку корчевать лес, взрывать каменистые гряды, превращать бесплодные щебенистые земли в плодородные пашни он не только не изучал, но и не слышал о ней прежде. Поневоле почувствуешь себя школьником! Теперь он читал лишь агрономические учебники, читал много и усидчиво, как прежде накануне экзаменов. «Хорошо, хоть учебники зазубрил,— усмехнулся Виктор. — Директор называет меня богом теории, начал даже советоваться».　

Его разбудил плач за стеной. Сначала сдержанный, тихий, затем все громче и безудержнее. Плакала женщина. Сокол слышал мягкий густой баритон. Мужчина утешал плачущую. Женщина рыдала все сильней, все горше. «Может, надо помочь?» 　

Виктор оделся и вышел на улицу. Холодный ветер жесткой крупой царапнул щеки. Из соседнего окна на островерхие, в пояс, наносы снега падал желтоватый неяркий свет. Сокол острожно постучал пальцами в переплет рамы. Рядом распахнулась дверь, в нее просунулась бородатая голова,　

— Виктор Петрович, ты?　

— Я, Игнат Тимофеевич.　Кажись, не ко времени. Ну да все равно заходи. В иной беде и хорошее слово — лекарство. Дитё занеможило, внучка.

Несмотря на поздний час, в бригаде землекопов, состоящей членов семьи Игната Булатова, никто не спал. За большим, наспех сбитым из толстых досок столом у раскрытой колоды сидели трое плечистых русоволосых парней, сыновей Игнната, черноглазая молодая невестка стирала в корыте белье, другая невестка, постарше, безучастно взглянула на гостя. В ее руках мелькали вязальные спицы. Сокол знал, что землекопы Булатовы приехали на станцию временно, на приработки, и поэтому не удивился скудости их жилья.　

Спиной к двери, опустив голову на деревянную спинку качалки, сидела женщина. Лицо, шею и подложенные под голову руки ее скрыли на редкость светлые, до плеч, волосы. Они вздрагивали от беззвучных рыданий.　

Сокол заглянул в качалку, понимающе кивнул головой. Бледная, не старше двух лет, девочка лежала лицом вверх, глаза ее были закрыты, на шее и полуоткрытой груди краснела с маковые зернышки сыпь.　

— В беспамятстве,—тихо пояснил Игнат Соколу.

— Надо бы в город, в больницу, — осторожно посоветовал Виктор.　

Игнат сердито оборвал гостя:　

— Оно бы и на луну слетать надо, а на чем?　

— А лошади...　

— У наших хозяев известно: на охоту ехать — псов кормить . Дурак конюх всех коней в Лососинку угнал... Погода в ошалела, не то бы пешим слетал. Боюсь, дите заморожу.

Мать заплакала громче.　

— Успокойся, Феня, — тихонько коснулся ее плеча Сокол.— Я сейчас за врачом съезжу.　

Феня приподняла голову. Молоденькое, почти ребячье лицо засветилось надеждой.　

— Пустые посулы, дочка, — отвернулся Игнат, — говорю тебе, все конюшни облазил. Ни одной захудалой клячонки нет. На чем он поедет, на пятках?　

— На лыжах. 　

— На лыжах? — оживился Игнат. — А можешь?　

— Когда-то ходил.　

Едва Виктор сбежал с крыльца, вслед за ним вышел Булатов.　

Постой, Виктор Петрович! Может, вместе, вдвоем? Я и в пеших не отстану.

— Зачем же? Завязнешь. Один я быстрее, — отмахнулся Сокол.　

Ветер дул в спину. Тьма и метель скрыли дорогу. Лыжи то выскальзывали на голую обледенелую землю, разъезжались, не слушались, то с размаху врезались в невидимый бруствер сугроба, и тогда Сокол, едва удерживая равновесие, горбился и спотыкался. Но чаще они выезжали на гладкое поле и скользили легко, не виляя, словно по прикатанной старой лыжне. Неожиданно впереди кто-то завыл: тягуче, надрывно. Сокол замедлил шаг, прислушался. Вой не был похож на разноголосое пение ветра, на мерный и глухой шум Кугача. Он рвался из чьей-то живой груди, жуткий, протяжный, подбирался все ближе и ближе, вплотную к лыжнику.