Ищу комиссара - [107]

— Чулки?..

— Чулок нет, — ответила она.

— Капрон?.. — переспросил лейтенант, с трудом веря в то, что в такой мороз можно быть вообще без чулок.

— Чулок нет, — повторила она и швырнула окурок на бетонный пол. — Слепой, что ли? Так подойди пощупай.

Стройная фельдшерица в изящных югославских сапожках возмущенно фыркнула. Следователь строго посмотрел на фельдшерицу и продолжал, обращаясь к девушке:

— Деньги, ценности, колющие или режущие предметы — пожалуйста, сюда, — опустил ладонь на край стола.

— Не имею.

— Сережки, — подсказал лейтенант.

Девушка отстегнула левую серьгу, швырнула на бланк протокола. Лейтенант, не подав вида, отложил ее в сторону. Застежка правой серьги не поддавалась.

— А, черт!..

— Давайте помогу, — предложила капитан Филатова. Повозившись, Юлия Георгиевна вынула из мочки и другую серьгу. Тускло блеснули дешевенькие стекляшки.

Лейтенант встал из-за стола.

— Проведите обыск, — сказал он Филатовой и вышел из камеры.

Он выкурил папиросу, мягко ступая в унтах по коридору спящего КПЗ. Пролом в девятой камере уже заделали, и в коридоре было тепло. Через некоторое время дверь следственной приоткрылась, и хулиганка сказала:

— Входите, гражданин начальник.

Девушка, одернув платье, надевала пальто. Фельдшерица, все еще бледная от ужаса, смотрела на нее, как на чумную. Работая в медицинском вытрезвителе, она насмотрелась на татуировки, но то, что она увидела на теле девушки, видимо, не поддавалось воображению.

Лейтенант взглянул на Филатову. Та указала на стол:

— Двухкопеечная монета в кармане пальто.

Следователь кивнул, сел за стол, вписал в соответствующую графу, что при личном обыске обнаружено и изъято «денег 2 коп. и серьги белого металла с бесцветными камнями, похожими на стекла»; разъяснил задержанной, что деньги и ценности будут возвращены ей при освобождении; затем спросил:

— Замечания от понятых?

— Не-е-ету, — расплылась в улыбке «указница»-хулиганка.

— Нет, — испуганно пробормотала фельдшерица.

Понятые расписались.

— Вы тоже, — обратился к задержанной лейтенант. Девушка подошла к столу и тоже расписалась. — О вашем задержании прокурор будет уведомлен в течение двадцати четырех часов, — сказал следователь. — В течение последующих сорока восьми часов он решит вопрос о вашем аресте либо освобождении. Понятно?

— Да.

Следователь встал и, обращаясь к понятым, произнес:

— Спасибо.

Фельдшерица и хулиганка вышли из камеры — первая все еще в испуге, вторая — с явным сожалением, что все уже кончилось.

— Спасибо, Юлия Георгиевна.

Филатова кивнула и тоже вышла.

26

Редозубов еще не знал о том, что полтора десятка легковых автомобилей, два автобуса-вездехода и даже та самая резервная машина — передвижная мастерская на базе ГАЗ-66, — уже растеклись от магистрали по веткам лесовозных дорог, как воздух по бронхиальному дереву; что лесосеки прочесываются поисковыми группами; что давно блокирован или — точнее — патрулируется зимник, идущий вдоль ниток газотрассы. Редозубов, конечно, надеялся, что водитель лесовоза выполнил указание в точности: достаточно оперативно доставил в отдел шкурки, мешки и Калабина и передал на словах все, что должен был передать. Более того: Редозубов знал, что тем двоим с мехами деться некуда, все равно их возьмут, пусть бы даже они и успели сесть на попутную машину. Но автомат, грозное боевое оружие, которое они, судя по рассказу Калабина, не преминут применить против кого бы то ни было, — не давал покоя, и более всего следовало опасаться за капитана Проводникова. «Ищу комиссара!»

Замполит вооружен, но ведь он и не подозревает, что те двое вооружены автоматом, и будет брать их без всякой предосторожности — может, и пистолета не вынет: тут не Чикаго и не Токио, у нас в стране преступники запросто с автоматами не бродят, это исключительный, почти неправдоподобный случай.

И хотя у самого Редозубова оружия не было вообще, он полагал, что его шансы произвести удачное задержание предпочтительнее, — ведь он знал, как ему думалось, все.

Небо впереди посветлело, свет пробивался даже сквозь полог леса. Не будь у Редозубова часов, можно было подумать, что рассветает. Но до рассвета было еще далеко. Редозубов приближался к газокомпрессорной станции. Эти последние триста-четыреста метров, которые пришлось преодолевать по колено, а где и поглубже, по заснеженному лесу, дались особенно трудно. Редозубов был в пути с утра — целый день и почти ночь, без еды, почти без отдыха, утоляя на ходу жажду снегом, притом двигаясь не по укатанной дороге, как те двое и за ними капитан, а где придется: по припорошенным лесовозным устам, по брошенным и действующим лесосекам, по бугристым тракторным волокам, а то и просто по целику.

Но теперь все было позади. Он был уже почти у станции, слышал тяжкий утробный гул тысячесильных турбин, поддерживающих давление в нитках газопровода, и был уверен в том, что и тех двоих, а тем более капитана, он обогнал. Последние метры до зимника, последний рывок навстречу бьющим в глаза прожекторам — и он у цели. Теперь все. Теперь он, Редозубов, хозяин положения на этой дороге, пусть выходит против него хоть банда с автоматами— дело их кончено.