Ищейка - [21]

— Героической милиции привет! Наслышан, наслышан о ваших подвигах! Яша! Прими у товарища шинельку!

Возникший, как джин из сказки, Яша молча содрал с Кулькова шинель, по-хозяйски встряхнул ее, как охотник встряхивает шкуру освежеванного зверя, и поместил на плечики в шкаф ампирного стиля.

— Я, собственно говоря, вот по какому вопросу… — начал Кульков.

— Одну минуточку, — перебил его директор. — Яша, организуй там, что положено!

— Так вот, — продолжал Кульков, безуспешно пытаясь придать своему лицу выражение, недавно подсмотренное у прокурора. — Разговор у нас будет серьезным…

— А ко мне всегда с серьезными разговорами ходят! Я же не пивной ларек держу! Правда, фонды за этот квартал уже выбраны, но для вас постараюсь! Вам для спальни или для гостиной?

— Для какой спальни? — не понял Кульков.

— Для вашей, я так думаю. Какая у вас сторона — северная или южная?

— Сторона у меня северная, но это как раз никакого значения не имеет!

— Имеет! — проникновенным голосом заверил его директор. — Это имеет решающее значение. Если сторона северная, темный цвет не годится. Могу предложить белый с позолотой. Из шести предметов. Импортный.

— Мне ничего не надо! Я совсем не за этим сюда пришел! — едва не закричал Кульков, но вновь появившийся Яша прервал его.

— Вот! — сказал он, выставляя на стол две бутылки коньяка и шампанского. — Французского не было, — с тяжелым вздохом он высморкался в рукав.

— Эх! — впервые на лице директора мелькнуло нечто вроде раздражения. — Ты бы еще самогона принес! Простое дело нельзя поручить! Ты что, не знаешь, кто у нас в гостях? У товарища уникальные, нежные чувства! Их беречь надо! Это ты понимаешь?

— Понимаю, — Яша сделал притворно-покорный вид и к бутылкам добавил пару крупных лимонов.

— А раз понимаешь, то иди! — директор извлек из сейфа два широких хрустальных бокала.

— Нет, нет, я не буду! — запротестовал Кульков.

— Обижаете, молодой человек! У меня больная печень, я действительно не могу, но вместе с вами сочту за честь!

— Нет! Даже и не уговаривайте!

— Тогда хоть глоток шампанского!

— Я вообще ничего не пью! Только воду! Мне нельзя! Мне станет плохо!

— Ну если нельзя, другое дело. Яша, убери!

Увидев нетронутые пробки, Яша что-то разочарованно промычал. Не успел он удалиться, как затрещал телефон.

— Алле! — пропел директор в трубку. — Слушаю, Мирон Миронович! Понял, Мирон Миронович! Какие могут быть проблемы, Мирон Миронович! Сейчас буду, Мирон Миронович!

Не успел Кульков ничего сказать, как директор вскочил, на прощание тряхнул его руку и, прочирикав: «Прошу прощения! Неотложные дела! Значит, как договорились — белый с золотом! Зайдите числа десятого!» — поспешил к выходу. Кинувшийся за ним Кульков, столкнулся в дверях с Яшей, внушительным и тяжеловесным, как скифская каменная баба.

— Велено проводить! — с палаческой ухмылкой сказал он, накинул на Кулькова шинель, дружески похлопал по плечу так, что тот пошатнулся, и осторожно, но решительно выставил на улицу.

Там уже давно шел холодный нудный дождь, сеял, на желтую глину, на серый асфальт, на голые веники деревьев, множил пузыри в лужах, стекал за шиворот… Кульков медленно брел под дождем и мучительно соображал, к какому именно из двух известных ему Мирон Мироновичей отправился директор магазина, к тому, который собирал на помойках пустые бутылки, или к тому, который заведовал общим отделом райисполкома.

Стараясь оттянуть возвращение домой, где, как можно было догадаться, ничего хорошего его не ожидало, Кульков без всякой цели бродил по пустым, мокрым улицам и совершенно случайно оказался в хвосте небольшой похоронной процессии, рядом с горбатой дурочкой Гиндой, не пропускавшей ни одного подобного мероприятия.

Судя по деревянному шестиконечному кресту, который несли впереди траурного кортежа, хоронили какую-то старушенцию. Закрытый гроб стоял в кузове грузовика, украшенного молодыми елочками.

Музыканты только что закончили играть очередной марш и, вытряхивая из мундштуков скопившуюся слюну, вполголоса рассуждали о том, что брать по семьдесят рублей за любые похороны глупо, есть большая разница, с какого именно края города несут покойника, если с этого, то и за полсотни можно сыграть, а если с того, откуда они сейчас идут, то и сотняги маловато.

Одна из женщин рассеянно обернулась, заметила Кулькова, что-то сказала на ухо своей соседке, та передала весть дальше и вскоре все шествие уже оглядывалось и перешептывалось с таким видом, как будто это сам князь тьмы явился сюда из преисподней. Даже грянувшая как раз в этот момент торжественно-печальная мелодия не смогла разрядить обстановку. Глухо вздыхали трубы, стонала валторна, скорбно гудел большой барабан, а Кулькову, в упор расстреливаемому десятками глаз, хотелось только одного — оказаться сейчас на месте покойницы…

Еще не дойдя до дома, по отдернутым занавескам на окнах Кульков понял, что жена уже вернулась с работы. Сын играл возле калитки, щепочкой гоняя в луже размокший бумажный кораблик.

— Папа, а почему со мной сегодня никто не хочет играть? — спросил он.

Кульков пошарил по карманам, наскреб мелочи и протянул на ладони сыну.