Иша Упанишада - [16]

Метафизический вопрос, о котором идет речь, касается природы Авидьи, Неведения, и возможности ее наличия в Парабрахмане, который все-таки абсолютен – Абсолютное Сознание, а это значит Абсолютное Знание. Не будет логичным утверждение, что Парабрахман, обращаясь лицом к Майе, становится способным к Авидье; ибо обращенность лицом к Майе есть просто метафорическое выражение для самой Авидьи. Не может ведантист и отмахнуться, как теолог, от разума, сославшись на свободное от законов Всемогущество, на credo quia impossible[5] . Безусловно, Вечный по природе Своей свободен и не ограничен, но также безусловно, что в Своем отношении к явлениям Он преднамеренно связал Себя некоторыми фундаментальными принципами; Он пожелал, чтобы некоторые вещи не были и не могли быть; используя параллели из человеческого мира, скажем, что Он подобен королю, который, провозгласив некий кодекс, в той же степени связан изданными им же законами, как и нижайший из подданных, или же Он подобен поэту, воображение которого само по себе свободно, но как только оно начинает облекаться в формы, оказывается ограниченным определенными законами. Теоретически мы можем сказать, что Бог, будучи Всемогущим, может создать нечто из ничего, но до тех пор, пока нельзя привести ни одного очевидного примера чего-то, созданного из ничего, правило ex nihilo nihil fit[6] остается универсальным и фундаментальным законом, а предполагать, что Бог основал Вселенную, нарушив фундаментальный закон Вселенной, означает изгонять Разум из дома и захлопывать дверь, чтобы он не вернулся. Аналогичным образом, если сосуществование Авидьи с Видьей в одной и той же области и своего рода их взаимопроникновение противоречит Закону, то оно в силу данного обстоятельства становится невозможным, а теория Майи тогда оказывается ошибочной; никакие ссылки на Всемогущество ее не спасут.

Таким образом, относительно Авидьи можно сформулировать возражение, что Абсолютное Знание не может одновременно не знать, не может вообразить как реальную ту вещь, что нереальна; ибо такого рода воображение включает элемент самообмана, а самообман для Абсолюта невозможен. Но в том-то и вопрос, на самом ли деле таков закон сознания – что ни в каком смысле вещи не могут быть одновременно реальными и нереальными, что вам ни в коем случае не удастся представить вещи реальными, про которые вы одновременно прекрасно знаете, что они нереальны? Возражающие со стороны дуалистов могут настаивать, что такая невозможность представляет собой закон сознания. Ведантист немедленно возражает: это не так, ваше утверждение опровергается множеством примеров; оно противоречит Всеобщему опыту. Совершеннейшие и откровенные нереальности могут быть воображены и настойчиво воображаются реальными, видятся в качестве реальностей, ощущаются как реальности, мыслятся как реальности, при том что ум ни на мгновение не признает, что они в действительности являются реальными. Через мгновение мы понимаем, что мираж в пустыне нереален, но мы продолжаем его видеть и иметь его образ как реальный, восхищаться красотой зелени деревьев и страстно желать восхитительной сверкающей прохлады его вод. Мы видим сны, и сны не являются реальностью, и однако по крайней мере некоторые из них не являются абсолютно нереальными, ибо они создают образы – и порой довольно точные – событий, которые произошли, происходят или произойдут в будущем. Мы видим, как фокусник подбрасывает в воздух веревку, взбирается по ней, убивает мальчика, который поднялся раньше него, и сбрасывает вниз, на землю, по кусочкам его кровоточащие члены; всякая подробность, всякое обстоятельство нереального события представляются столь же реальными, как если бы они происходили в действительности; пока представление продолжается, мы не воспринимаем его как нереальное, да и не можем воспринять его так; зрительное впечатление столь отчетливо и непротиворечиво, чувства, которые вызываются в нас, столь живы, и тем не менее мы все время прекрасно осознаем, что ничего подобного не происходит. Примеры такого рода трудно перечислить.

Речь, правда, шла о вещах далеких от нас, с которыми мы непосредственно не соприкасаемся, и в случае некоторых из них доказательство может быть сочтено недостаточно весомым. Обратимся к нашей повседневной жизни. Мы видим камень, отмечая такие его свойства, как прочность и неподвижность, и никакими силами нас нельзя заставить вообразить его иначе, как прочным и неподвижным; мы правы, ибо оба эти качества ему присущи; тем не менее мы знаем, что его твердость и неподвижность нереальны, что он представляет собой мир мириад атомов, весьма активно движущихся на расстоянии друг от друга, – и таким бы он представился зрению, способному к восприятию бесконечно малого. Далее, в реальности чего я не сомневаюсь, так это в том, что, когда я стою, мое тело занимает вертикальное положение, как бы там ни ощущали себя жители противоположного полушария, а также в том, что по земле я во всех направлениях двигаюсь по горизонтали; но увы! Я знаю, что в действительности мое тело часто располагается не вертикально, а скорее горизонтально и часто движется по земле вертикально вверх и вниз, напоминая муху на стене. Я знаю это совершенно точно, но если бы вздумал постоянно рисовать в своем воображении эту известную мне картину, то меня следовало бы поместить в обитую войлоком палату психиатрической лечебницы. Исключительно своеобразным и замечательным законом нашего сознания как раз и является способность одновременно нести в себе два противоречащих друг другу представления, причем по силе одно другому не уступающих. Мы признаем сведения, которыми снабжает нас наука, но в своих поступках неизменно руководствуемся образами, создаваемыми Неведением. Я знаю, что Солнце не поднимается и не опускается, что оно не обращается вокруг Земли, не плывет по небесам, отмечая по своему ходу время суток, однако в своей повседневной жизни я действую исходя именно из предположения, что этот нереальный процесс имеет место в реальности. Я ежечасно, ежеминутно его воспринимаю, воображаю реальным и иной раз даже сверяю по нему каждый свой шаг. В случае движения Солнца, как и во многих других случаях, наука и Неведение пришли к рабочему компромиссу. Для меня как свободной Воли к жизни, меня, который силой имеющегося во мне утонченно-интеллектуального начала может скитаться в Вечности и помещать себя как зрителя в центр солнца или даже за пределы материальной Вселенной, чтобы удобнее было наблюдать за ее движением, явление вращения Земли вокруг Солнца – реальность, и даже Неведение согласно на то, чтобы я, имея дело с чисто интеллектуальной работой, исходил из этого общепризнанного факта; но для меня как ограниченного тела, не способного покинуть Землю и отданного в повседневной жизни на попечение органов чувств, явление вращения Солнца вокруг Земли также есть реальность, и было бы невыносимым неудобством пытаться перевести мое интеллектуальное знание в образы, заполняющие мое обыденное воображение; земля, мое надежное пристанище, оказалась бы выбита у меня из-под ног, а в моем восприятии окружающей жизни воцарился бы хаос; поэтому даже наука соглашается, чтобы в материальной жизни, свойственной земному существованию, я в качестве общепризнанного факта руководствовался свидетельствами органов чувств. Эта двойственность точки зрения дает нам некоторую возможность увидеть, как сквозь темное стекло, образ того, как Абсолют по собственной воле ограничивает себя условиями феноменального мира; прекрасно зная, что существует, он вместе с тем предпочитает представить то, что не существует, и, обладая беспредельным Ведением, оставляет при этом место для самоограничивающего Неведения. Нет надобности разрабатывать дальше эту тему или окидывать взглядом всю науку в поисках примеров; в свете современного знания возражение против сосуществования Видьи и Авидьи оказывается несостоятельным; это неизменный факт, наблюдающийся в ежедневной деятельности сознания.