Исчезнувшие без следа - [11]

– Я и сам все это прекрасно понимаю, ребята. Но не вижу выхода.

– Мы можем хотя бы встретиться с его родителями, – предложил Дружинин.

– Зачем?

– Пока не знаю.

Удалов по-прежнему смотрел в окно.

– Просто мне мерзко на душе, Федор Иванович! – не сдержался Дружинин. – Будто на мне его кровь! Знаю, что не виноват, а все равно – мерзко! Хочу его родителям в глаза взглянуть и сказать, что я тут ни при чем.

Удалов обернулся и внимательно посмотрел на Дружинина. Тот выдержал взгляд командира.

– Ну ладно, – вздохнул Удалов. – В чем-то ты прав, конечно.

Он выдвинул ящик и выложил на стол металлическую пуговицу. Она была потертая и поцарапанная.

– Это того мальчишки, – сказал Удалов. – Я нашел ее в своем кабинете после того, как его увезли. Возьми, отдашь родителям.

Дружинин положил пуговицу на ладонь. Вот и все, что осталось от человека. Его тело, конечно, родителям не выдали. Уже захоронили, безымянно, под номером… Сбросили в яму и небрежно забросали землей. Ни прощаний, ни слез. Как собаку.

Дружинин сжал руку в кулак. Ему показалось, что пуговица пульсирует.

– Вам известно, где живут его родители? – спросил он Удалова.

– Нет. Фамилию его вы помните?

– Кочемасов.

– Через адресный стол попробуйте, – посоветовал Удалов. – Если он москвич – обязательно найдут… И еще… – Он посмотрел на Дружинина и забарабанил пальцами по столу. – Отпуск свой все-таки отгуляй. Обязательно. Чтобы я тебя в ближайшие четыре недели здесь не видел. – Он повернулся к Шаповалу: – И тебя, дружок, тоже.

Снова отправлял их подальше. Значит, и сам еще не был уверен, что все неприятности позади.

Глава 9

К Кочемасовым Дружинин пошел один. Они жили в добротном доме улучшенной планировки, где в вестибюле сидела консьержка, а на лестничных площадках зеленели в кадках декоративные деревья. Дружинин ожидал увидеть совсем другое – загаженный подъезд, лифт, стенки которого исписаны похабными словами, а у подъезда, прямо в луже, непременно должен лежать пьяный. Но ничего подобного не было, и это очень удивило Дружинина. Он никогда не думал, что человек, живущий в таком презентабельном доме, способен сунуть бомбу в сумку и с этой сумкой спуститься в метро. Терроризм – это ведь акт отчаяния. А отчаиваются только неудачники. Так казалось Андрею.

Дверь не открывали долго. Дружинин уж было подумал, что ошибся, но вдруг щелкнул замок, дверь открылась, и на пороге появилась женщина, одетая в черное. Изможденное лицо, скорбно сжатые губы, темные круги под запавшими глазами, в которых уже не осталось слез. Нет, он не ошибся.

– Здравствуйте, – сказал Дружинин.

– Здравствуйте, – отозвалась женщина.

В ее глазах были отчуждение и затаенная боль.

– Вы – Кочемасова?

– Да, я Кочемасова.

Наверное, она сейчас ни одной мысли не могла сформулировать сама, только отвечать на задаваемые вопросы, подумал Дружинин.

– Я по поводу вашего сына.

– Я поняла.

– Вот как? – удивился Дружинин.

– Не вы первый.

Женщина развернулась и пошла в глубь квартиры.

– Проходите, – сказала она, не оборачиваясь.

Дружинин переступил порог и захлопнул за собой дверь. Здесь было уютно, на взгляд Андрея, почти роскошно. Обстановка дорогая, но не крикливая.

– Вот сюда, пожалуйста, присаживайтесь, – показала Кочемасова на стул.

Сама она села напротив, и теперь между ними был стол. Он разделял их, как бы подчеркивая, что разговор предстоит сугубо официальный. Кочемасовых, наверное, не раз уже допрашивали. Вот почему эта настороженность в глазах женщины.

Дружинин извлек из кармана пуговицу и положил ее перед собой на стол. Он видел, как замерла Кочемасова. И ждал. Она смотрела на пуговицу неподвижным взором и все больше бледнела, и когда уже казалось, что она не выдержит, вдруг резко подняла руку к лицу и закрылась, отгородилась от Дружинина и от этой страшной пуговицы.

– Откуда это у вас? – спросила она, и голос ее прозвучал глухо.

– Я задерживал вашего сына. Там, в метро.

Пауза. Тишина. Было слышно, как негромко тикают на стене часы.

– Нам сказали, что какой-то парень с бомбой в сумке вошел в метро. Дали его фотографию. Я отыскал его на платформе, он как раз входил в вагон. Я и задержал его в вагоне.

– Зачем вы мне это рассказываете? – спросила женщина, не отнимая руки от лица. – Зачем вы вообще пришли?

– Я не хочу, чтобы меня считали убийцей.

– Я вас убийцей не считаю.

– Вы меня не поняли.

– Я вас прекрасно поняла.

Наверное, больше всего на свете она сейчас хотела, чтобы этот непрошеный гость ушел.

– Как страшно, – прошептала Кочемасова. – Жить, не зная ничего плохого, просто жить, и вдруг – удар, смерч, ураган, все рушится, и когда оглядываешься, вокруг – пустота. Ни семьи, ни друзей, ни самой жизни.

Она все еще прикрывалась рукой, но Андрей заметил, как по ее щекам скатились две слезинки.

– Я не знаю, что установит следствие, – сказал Дружинин, – но ваш сын взял в руки эту проклятую сумку не по своей воле.

Кочемасова молчала.

– Я хотел, чтобы он остался жив. Не только потому, что молод, но и потому, что кто-то другой дал ему эту сумку. А меня за то, что я не стал в него стрелять, потом едва не наказали.

– Вы хотите, чтобы я вам посочувствовала? – спросила Кочемасова, и Дружинин наконец увидел ее глаза.