Исчезнувшая - [42]

— Э-э… можешь звать меня Ари.

Она медленно расплела ноги и поднялась.

— Я думала, у меня наконец будет отдельная комната. — Голос у нее был низкий и мелодичный, и в нем начисто отсутствовало подразумеваемое словами сожаление.

Я заметила на стене над одной из кроватей плакат с портретом Эдгара Аллана По и на миг задумалась: а не может ли она быть одной из нас?

— Можешь звать меня Бернадеттой, — сказала она. — Только враги зовут меня Берни.

О прощании с мамой в тот день мне и думать не хотелось. Затащив в комнату мой чемодан и четыре коробки с вещами (включая «санфруа» и «пикардо» в бутылочках с рецептурными этикетками — спасибо доброму доктору из Орландо), я пошла проводить ее до фургончика.

— Наверное, тебе будет безопаснее некоторое время не приезжать домой. — Мае отвернулась, и я поняла, что она пытается не расплакаться. — Но ты пиши мне. Звони. Если заскучаешь по дому, я приеду и заберу тебя, ладно?

Я хотела отозваться: «Ладно», но голос сорвался. Мы торопливо обнялись, и я почувствовала, как она вложила что-то мне в правую ладонь. Затем я повернулась и направилась обратно к корпусу. Я не хотела видеть, как она уезжает.

В общей комнате я разжала ладонь и развернула сложенную квадратиком красную салфетку. В центре ее лежал маленький зеленовато-золотистый кот на черном шелковом шнурке, а под ним на полоске бумаги было написано: «Этот амулет был сделан в Египте около 1170 года до нашей эры. Носи его и береги себя».

Мае, как всегда, писала с наклоном вправо. «Вечная оптимистка», — подумала я. Я продела голову в шнурок, и кот улегся между ключиц, как будто всегда там был.

Вернувшись в комнату, я обнаружила, что Бернадетта держит в руках бутылочку с «санфруа» и читает рецепт.

— Ты хроник? — спросила она.

— У меня волчанка, — ответила я той же ложью, какой потчевал мир отец, дабы сойти за смертного. Мы с мае решили, что так будет проще всего.

— Некоторые могут начать смеяться над тобой, — предупредила она. — Но большинство учили быть терпимыми к людям с хроническими физическими недомоганиями.

Бернадетта была более чем толерантна: при слове «волчанка» лицо ее просияло, и она стащила с полки над своим столом медицинский словарь.

— «Lupus erythematosus, — прочла она. — Хроническое воспалительное заболевание, поражающее суставы, кожу, почки, кровяные клетки, сердце и легкие. Волчанка развивается, когда иммунная система атакует собственные ткани и органы тела». — Она оторвалась от словаря. — Ого!

— Это не заразно, — сказала я.

— Это было не отрицательное «ого». — Она читала дальше: — «Признаки и симптомы включают в себя сыпь в форме бабочки, артрит, нарушение работы почек и светочувствительность». Не говоря уже о проблемах с мозгом, сердцем и легкими. — Она захлопнула книгу. — У меня астма и гипогликемия. Покажешь мне сыпь?

— У меня нету. — Я потянулась к бутылочке с «санфруа», и она отдала ее мне. — По-твоему, болезни интересны?

— Более того. Они — знаки избранности. — Она повела рукой в сторону зашторенных окон. — Мир там, снаружи, оказывает на нас болезнетворное воздействие. И неудивительно! Мы, чувствительные особи, эволюционировали дальше так называемых здоровых людей. Они меня пугают. Как вот моя прежняя соседка, Джеки. Она была такая здоровая, просто невыносимо: ела сахар, и фастфуд, и красное мясо — и хоть бы хны. У нее не выработалась чувствительность, подобная нашей, а если когда-нибудь и выработается, это ее, наверное, убьет. Мы с тобой счастливицы. — Когда Бернадетта улыбалась, она становилась сказочно очаровательной. Тут я заметила ее тень на ковре и постаралась скрыть накатившее разочарование.

— Что случилось с Джеки? — Я разглядывала голый матрас, которому предстояло стать моим.

— Она отправилась домой, в Хилтон-Хэд. — На сей раз улыбка Бернадетты была снисходительной. — Слишком скучала по мамочке.

Бернадетта настояла на том, чтобы помочь мне распаковаться. Она поставила на музыкальный центр диск и сказала, что команда называется «Внутреннее святилище». Вынимая свитера и джинсы из чемодана и раскладывая их по ящикам комода, она пританцовывала под печальную музыку. В черных джинсах и сборчатой белой блузке она казалась испанской танцовщицей.

— У меня спецкурс по танцам, — сообщила она. — Основное-то литра. А ты?

Я сказала, что думала специализироваться на междисциплинарных исследованиях.

— Это означает, что ты выберешь по ходу дела. — Она поместила три блузки в комод, сделала пируэт и в итоге снова оказалась у чемодана. — Хиллхаус — рай для ребят вроде нас. Более традиционные персонажи тут не задерживаются — ну, знаешь, будущие топ-менеджеры, юристы и врачи. Те, кто хочет, чтобы на каждый вопрос был всего один ответ. Время от времени у нас заводится пара-тройка таких, но быстро переводятся куда-нибудь или просто вылетают.

— Совсем?

— Некоторые совсем. Это место их деморализует. Некоторые люди не в состоянии управиться со свободой. — Она взяла жакет и протанцевала к стенному шкафу. — Наряды у тебя классные, но уж слишком новые на вид. Ну, это мы быстро поправим.

Я расставляла книги на полке возле моего письменного стола. У Бернадетты на книжной полке валялись перья, камушки, кусочки стекла и россыпь катушек всех цветов.