Исчезнувшая - [11]

Мои родители всегда переживали, что я могу принять образ Эми слишком близко к сердцу, — не читай о ней слишком много, говорили они. И все же я заметила, что всякий раз, когда я пасую перед чем-то в жизни, Эми с честью выходит из сложной ситуации. В двенадцать лет я окончательно забросила скрипку, а Эми в следующей книге предстала как музыкально одаренная личность. («Фу-ты… Скрипка — это, конечно, тяжкий труд, но тяжкий труд закаляет тело и душу!») В шестнадцать я сорвалась с чемпионата по теннису среди юниоров, чтобы провести выходные с друзьями на берегу моря, и вскоре Эми нашла себя в спорте. («Фу-ты… Мне, конечно, нравится отдыхать с друзьями, но я же подведу себя и команду, если не появлюсь на турнире».) Обычно это бесило меня страшно, но после поступления в Гарвард (кстати, Эми тоже безошибочно выбрала альма-матер моих родителей) мне все стало казаться слишком нелепым, чтобы заморачиваться. Раз уж мои родители, оба детские психологи, выбрали по отношению к родному ребенку подобного рода пассивную агрессию, то пускай они и варятся в собственной глупости, а я буду прикалываться над ними. И над всем остальным.

Презентация показалась мне такой же шизофреничной, как и книга. Проходила она в «Блюнайте», возле Юнион-сквера, полутемном салоне с гнутыми стульями и зеркалами в стиле ар-деко, — предполагается, что они заставят вас почувствовать себя Яркой Молодой Штучкой. Джин и мартини на покачивающихся подносах в руках у официантов с приклеенными улыбками. Жадные журналисты усмехаются и переминаются с ноги на ногу в ожидании халявного хавчика и бухла — напьются-нажрутся и свалят куда-нибудь еще.

Мои родители прохаживаются по салону рука об руку, история их любви неразделима с историей Удивительной Эми. Супружеская пара, чей творческий процесс плодотворен на протяжении четверти века. Родственные души. Так они называют себя, и в этом есть немалая доля истины. Могу поручиться, поскольку изучаю их много лет, с самого детства. В их общении нет острых углов, никаких конфликтов; они движутся по жизни будто сросшиеся медузы — инстинктивно расширяются и сжимаются, плавно перетекая в полости друг друга.

Говорят, что ребенка из распавшейся семьи ожидают тяжелые испытания, но и ребенка от идеального, волшебного брака подстерегают свои ни с чем не сравнимые трудности.

Само собой, мне приходится восседать на бархатной банкетке в углу зала, вдали от суеты, поэтому я могу дать интервью жалкой кучке журналистов-стажеров, которые получили от редакторов задание «поймать цитату».

Что вы почувствовали, когда узнали, что Эми выходит замуж за Энди? Ведь вы все еще не замужем?

Этот вопрос я услышала от:

а) придурковатого лупоглазого юнца, кое-как водрузившего ноутбук на сумку;

б) разодетой зализанной фифы на шпильках фасона «поимей меня»;

в) рьяной татуированной девчонки в прикиде рокабилли, которая оказалась куда внимательнее к судьбе Эми, чем я могла бы ожидать от поклонников этой музыки;

г) все вышеупомянутые.

Ответ: г).

Я сказала:

— О, я так рада за Эми и Энди, я желаю им счастья. Гы-гы-гы…

А вот мои ответы на прочие вопросы. В случайном порядке.

— Да, некоторые черты Эми списаны с меня, а остальное — творческий вымысел.

— Да, я сейчас одинокая и успешная. Никакого Способного Энди в моей жизни нет.

— Нет, я не думаю, что в книге об Эми упрощаются отношения мужчин и женщин.

— Нет, я не могу сказать, что «Удивительная Эми» — однодневка. Она ближе к классике.

— Да, я сейчас одинока. Никакого Способного Энди в моей жизни нет.

— Почему Эми Удивительная, а Энди всего лишь Способный? Да ладно, разве вы не знаете многих успешных, даже обалденно успешных женщин, связавших свою жизнь с Простым Джо или Способным Энди? Это шутка, не записывайте…

— Да, я одинока.

— Да, мои родители — родственные души, можно и так сказать.

— Да, я хочу, чтобы однажды это произошло со мной.

— Да, я не замужем, козлина…

И снова одни и те же вопросы, и так много раз. Я пыталась притворяться, что репортеры заставляют меня задуматься. Они пробовали притворяться, что я заставляю задуматься их. Хвала Господу за бесплатные напитки.

А потом вдруг — надо же, как скоро! — оказывается, что больше нет охотников со мной говорить. Больше никто не хочет со мной говорить. И девушка, специалист по пиару, притворяется, что это и к лучшему: а теперь можете наслаждаться приемом. Я ввинчиваюсь в жиденькую толпу, где мои родители работают на публику. Их лица сияют — Ранд улыбается, показывая зубы, словно доисторическое чудовище, Мэрибет бодро кивает, напоминая курочку. Они стоят рука об руку, смеются вместе, радуются вместе, трепещут вместе. А я подумала: как же отвратительно я одинока.

Я шагаю домой, всхлипывая время от времени. Мне почти тридцать два. Не старуха, особенно для Нью-Йорка, но факт остается фактом — прошли уже годы с того времени, как я по-настоящему кому-то нравилась. Вполне вероятно, что я встречу кого-нибудь и полюблю, но все меньше и меньше шансов, что я полюблю достаточно сильно, чтобы выйти замуж. Я устала гадать, с кем я буду рядом, да и буду ли с кем-то?

У меня много друзей, состоящих в браке. Не тех, кто счастлив в браке, а просто много друзей женаты или замужем. Счастливых, подобно моим родителям, из них очень мало.