Исчезновение Йозефа Менгеле - [49]

Для соседей он Педро, тщедушный и нелепый старикан. За границы предместья Менгеле не выходит – с тех пор как в метро какая-то парочка уставилась на него в упор и ему показалось, будто мужчина, шептавший что-то женщине на ухо, разглядывал его слишком пристально. Менгеле опять впадает в паранойю, его сводит с ума выпуклый лоб, силы точит щербинка меж резцов, и каждый раз, отваживаясь пройтись с дворнягой Сигано в ближайшую бакалейную лавку, он опускает голову, дрожа от страха, что его опознают, окликнут, захватят, убьют; газеты, которые он покупает каждый день, по-прежнему пишут о нем, они не отпускают его, он ошеломлен, о таком он даже подумать не мог, ну и басни – пишут, что он всемогущий хозяин парагвайских джунглей в Педро-Хуан-Кабальеро или богатейший человек Перу. И еще этот распроклятый Визенталь, растрезвонивший, что в Испании опоздал на долю секунды, а Менгеле был на волосок от ареста, и десятки тысяч долларов за его поимку, не говоря уж о снимающемся голливудском фильме «Марафонец», где Лоуренс Оливье играет Белого ангела, нацистского зубного врача. «Прототипом послужил образ устрашающего доктора Менгеле, Ангела смерти из Освенцима, до сих пор скрывающегося», – читает он – он, всего лишь жалкий отброс, который не в силах даже вспомнить лица женщин, любивших его, доведенный до медленного умирания с тоски и вздрагивающий от мяуканья кошки, он, медленно агонизирующий, так хотел бы завопить миру в лицо, что болен и одинок как пес, впору издохнуть от одиночества на мусорной куче фавелы. От него все бегут. Все сторонятся его, даже шестнадцатилетний мальчишка Луис, работавший в квартале садовником. Они любили вместе ухаживать за цветами, разговаривать о ботанике, посасывая мороженое в тени курупит, что растут в муниципальном сквере за бунгало. Педро верил, что Луис всей душой привязался к нему, – поэтому и пригласил в свою берлогу, угостил конфетками и шоколадом и приохотил к классической музыке. Чтобы доставить ему радость, он купил телевизор.

Но парнишка перепугался, когда старик-усач вдруг принялся вальсировать, один-одинешенек, и предложил ему спать у него: можно вместе посмотреть сериал, а назавтра построить хижину в саду.

Больше Луис не приходил никогда.

68

Осенью 1975 года Боссерт тревожит Зедльмайера: Бразилия собирается менять параметры паспортов. Надо, чтобы Герхард опять приехал в Сан-Паулу – только он может получить удостоверение, соответствующее новому законодательству, Менгеле нельзя показываться на глаза администрации. Зедльмайеру предстоит убедить австрийца оказать старому другу последнюю услугу. Миссия деликатная. Герхард настроен против семьи Менгеле: они отказались оплатить лечение его жены и сына и предпочли не вкладываться в его магазинчик фотографических принадлежностей, который тот собирался открыть в Австрии. Он просил у них тридцать тысяч марок, но получил всего тысячу, и ту после жестких переговоров. Тем временем его супруга скончалась, а юный Адольф так и остался без помощи.

Конечно, деньги Герхарду нужны, но уважение тоже. Зедльмайер понял, что просто положить ему на лапу недостаточно, и тогда он приглашает его в «мерседес» и везет в Браунау-ам-Инн – позавтракать в лучшем ресторане города, где все начиналось. Гитлер родился в доме на Зальцбургер-форштадт, куда они отправляются, уже обильно закусив и выкурив по паре толстенных сигар. Фанатичный нацист растроган до слез, Зедльмайер пользуется этим, чтоб посвятить его в свой план: в память о фюрере он должен снова поехать в Бразилию, выправить новый паспорт и спасти гауптштурмфюрера СС Менгеле.

В начале 1976 года Герхард прибывает в Сан-Паулу.

Обменять документы – простая формальность, переклеить и снова подделать их – тоже, но они выглядят еще неправдоподобней, чем раньше, – так прошедшие года помяли лицо Менгеле. Герхарду жалко смотреть на него, исхудавшего и плохо выбритого. Австриец помогает ему перекрасить переднюю комнату и повесить в спальне чучело кабаньей головы, но ему нужно обратно в Европу – больной сын требует его присутствия. Герхард просит Боссерта уделять побольше времени их другу или познакомить его с какой-нибудь семьей, которая могла бы время от времени навещать и отвлекать его. Музикус вспоминает об одном инженере по текстилю, аргентинце немецкого происхождения, Эрнесто Глау, которому в присутствии Герхарда устраивает смотрины. «Мужик хороший, сделает все как надо», – договариваются оба сообщника; речи нет о раскрытии настоящего имени Педро Герхарда – бывшего военного врача на русском фронте и дальнего родственника Вольфганга Герхарда. Перед отъездом он знакомит Глау со стариком и тайно завершает последнюю миссию, доверенную ему Зедльмайером и о которой известно и Боссерту: зарезервировать для больного дяди место рядом с могилой его матери на кладбище города Эмбу. Больше Герхард никогда не увидит Менгеле: он умрет в 1978-м, пятидесяти трех лет от роду, рухнув наземь прямо у дверей собственной машины.

69

Именно в обществе семьи Глау Менгеле проводит то воскресенье 16 мая 1976 года. В первый раз он приходит к ним на asado (жаркое) – большое аргентинское барбекю; обычно Эрнесто с сыном Норберто приходили к нему с пачками печенья и готовыми блюдами, уложенными в корзину, – Боссерт предупредил их, что у дяди Педро плохой аппетит и готовить он не умеет. В увитой зеленью садовой беседке прохладно, но Менгеле в это воскресенье задыхается от огнедышащего зноя и просит Норберто проводить его домой, не выпив кофе, извиняясь, что чувствует, как подступает один из ужасающих приступов мигрени, нет, ложиться в постель он не хочет, а только уйти побыстрей, «спасибо, малыш». Наконец оказавшись у двери своей лачуги, он не может открыть ее, вот странно-то, у него недостает силы повернуть ключ в замке, правое плечо онемело и больше не подчиняется сигналам мозга, который ни с того ни с сего пронзает жестокая боль, словно вдруг открылся какой-то клапан и голову затопило болью; управляющие органы взрываются, не дают ему позвать на помощь, выговорить хоть слово и даже ясно понять, что происходит; тогда он с трудом ковыляет к машине застывшего в ужасе Норберто: старик блюет на дверцу, его верхняя губа безжизненно свесилась вправо.