Исчезающий город - [2]

Ларри, обожавший этого героя войны и великого защитника прав человека, бережно поместил воссозданного в мельчайших подробностях Дюбуа в картонную коробку из-под обуви. Семья Ларри никогда особо не увлекалась историей, и домашние частенько ему говорили, что история не существует, потому что она больше не происходит. В тот момент, когда что-то происходит, твердили они каждый вечер за ужином, оно исчезает, переходя в область вымыслов памяти. Они произносили эти слова, склонив головы, а потом начинали есть.

Возможно, он был мятежным юношей. Или же, вероятно, ему просто хотелось вникнуть в мифы человеческой истории – порой чудесные, а порой трагические. Он обожал своих героев: Уильяма Эдуарда Бёркхардта Дюбуа, Хелен Келлер, Редда Фокса, Луиса Вальдеса, Тони Моррисон. Он считал своим долгом помогать сохранять их наследие, трепетно почитая их великие биографии и дела, чтобы они по-прежнему существовали в настоящем. История реальна безотносительно к правде, частенько говаривал Ларри, и она не в словах, а в делах.

Миниатюрные костюмы, усы и бороды, раскрашенные модели обстановки – все эти предметы были не больше среднего пальца Ларри. Чтобы их изготовить, требовались верный глаз и твердая рука. В отличие от других людей, Ларри с возрастом становился все более уверенным в себе, более точным в своей медлительности. Он ловко и аккуратно прикрепил усы под носом великого интеллектуала Дюбуа и взялся за пинцет, чтобы приступить к работе над задним планом диорамы, представлявшим собой библиотеку.

Вдруг Ларри услышал негромкое жужжание и почувствовал, как оно отдается по всему его телу. Шум раздавался волнообразно, плавно нарастая и затихая, легко убаюкивая подсознание человека, целиком погруженного в работу. Амплитудные колебания звуков ускорялись, вскоре перейдя от ровного завывания в прерывистый рев. Металлические тарелки и чашки в кухне, построенной и оборудованной собственными руками Ларри, начали дребезжать первыми, затем последовал скрип крыши о металлические стропила.

Ларри взглянул на пришпиленный к стене календарь землетрясений. Каждый месяц подобные календари доставляли служащие неназванных, но грозных правительственных агентств, посреди ночи подсовывая под дверь большие коричневые конверты. Согласно календарю, на сегодня землетрясение не намечалось.

Ларри посмотрел на У. Э. Б. Дюбуа и Рейчел Макдэниелс в их обширной академической библиотеке. Капелька пота размером с голову Дюбуа упала на спину Макдэниелс, размазав краску и сбив только что приклеенные шипы.

Ларри вытер лоб. Потел он нечасто, даже в раскаленных песках. «Это же сухой жар», – часто говорят другим людям обитатели пустыни, пытаясь скрыть, что сами себя обманывают. Но сегодня жара была необычной. Ларри ощущал ее не в воздухе, а внизу, под ботинками, – это не пекло солнце, а что-то нагревалось от трения. Песок под клееной фанерой буквально горел, будто друг о друга скреблись два мира.

Коричневая майка-безрукавка Ларри намокла под мышками. Он слышал грохот металлических тарелок и чашек, падавших из ящиков без дверец. Тряслось все – земля, дом и он сам. Это было не плавное качание и смещение землетрясения под контролем правительства. Создавалось ощущение ударов снизу. По пустыне словно колотил гигантский подземный кулак.

Ларри встал и кое-как добрался до гостиной, но тут раздался очередной резкий толчок, и весь дом затрясся. Ларри качнуло вперед, и он ударился лицом о косяк открытой входной двери.

Ларри боялся только за свои диорамы. Он знал, что однажды придет Конец всему, и задолго до этого наступит конец ему самому. Он не был столь пафосен, чтобы соотносить свою смерть с Концом, – это будет просто один из миллиардов концов, предшествующих большому Концу. Смерть есть конец лишь в том случае, если ты полагаешь, что вся история – это про тебя.

Ларри знал, что однажды его найдут мертвым в его доме на самом краю города. Его это не волновало. Да, у него нет детей, однако наследие, заключающееся в детях, довольно ограниченно. Не многим людям известны все подробности их родовых отношений дальше бабушек и дедушек, а многие люди не помнят даже это поколение. Два поколения памяти – вот все, что дают дети, а потом всех забывают. Но он оставит после себя полки письменных трудов, диорамы и пестрые лоскутные одеяла. Он создавал рукотворную историю, пытаясь сделать бессмертными своих героев, и, возможно, таким же образом продлить свою историю. Он хотел, чтобы вместо короткого некролога в «Ежедневной газете Найт-Вэйла» его смерть стала историей открытия его огромной коллекции, трудов всей его закончившейся жизни.

Он уже написал письма Саре Султан, президенту городского колледжа Найт-Вэйла (с указаниями передать его диорамы на художественный факультет), Линн Харт, редактору «Ежедневной газеты», и Сесилу Палмеру, ведущему городской радиостанции (с некрологом, написанным на свою смерть и на кончины Линн и Сесила), а также Мишель Нгуен, владелице фирмы звукозаписи «Дарк оул рекордз», которая, несомненно, с удовольствием бы унаследовала его собрание полек, написанных, исполненных и записанных им самим при помощи концертино и микрокассетного магнитофона. Мишель с отвращением относилась к любой музыке, достаточно популярной, чтобы ее слушал кто-то кроме нее и персонала «Дарк оул», так что мелодии Ларри приняли бы с радостью. Согласно завещанию, письма должны быть доставлены, а его имущество распределено в соответствии с его последней волей.