Irrehaare - [2]

Страх.

В моей собственной крови. Я все жевал и пережевывал воздух.

Гражданский вновь склонился надо мной. Нож. Пальцы.

Я потерял сознание.

2. ВРАТА

Он бил меня по лицу, пока мои губы не лопнули; но в себя я пришел чуть раньше.

Жарко; солнце слепит даже сквозь розовую мглу стиснутых век. Я лежу на чем-то мягком, нечто мягкое меня прикрывает. Все тело горит, вопит каждый нерв, само существование — это пытка.

— Давай же, парень, просыпайся. Черт, нет сейчас времени на то, чтобы терять сознание.

Это голос моего палача.

Ну уж нет, не открою я глаз.

Я колыхался в такт стуку и скрипу телеги. Сухой воздух жег мне горло, во рту ни капельки слюны, язык опух. Я слышал какие-то отдаленные разговоры, призывы. Я понятия не имел, сколько времени прошло после того, как я пришел в себя в вертолете — наверняка много.

— Нечего симулировать, я же знаю, что ты пришел в себя. Скоро перейдем, постарайся вновь не сомлеть.

Куда, куда мы перейдем?

Я поднял голову и начал выкапываться из-под покрытия; где-то посредине этих действий я невольно открыл глаза. Степь, пустыня. Ходящий волнами над горизонтом воздух. Не одно, а целых четыре одинаковых солнца, ярко пылающих на желто-зеленом небосклоне. Наш караван как раз проезжал мимо рощицы рахитичных кактусов — во всяком случае, растений, похожих на кактусы. Караван: две телеги, запряженных мулами, более десятка закутанных в поношенные черные галабии всадников, вооруженных деревянными, длинноствольными ружьями, булатными саблями и зловеще искривленными ножами, окружали нас плотным кордоном. Они непрерывно поворачивались в своих седлах, высматривая чего-то сзади. В первой телеге, в нескольких метрах передо мной, беспомощно подрыгивали на выбоинах три тела: настолько тяжело раненные, что теперь лежали без сознания, а может, просто трупы. На второй телеге, помимо меня, находился лишь мой палач, гражданский, который и теперь оставался единственным невооруженным человеком. В отличие от эскорта, одет он был богато и живописно, его темные волосы скрыты под белым тюрбаном. Возможно, я бы и не узнал его, если бы, как только открыл глаза, не услышал его голос.

Высоко над нами кружило некое, похожее на стервятника создание.

Да, да, меня он тоже беспокоит, — заговорил палач, проследив за моим взглядом. — Если Самурай нарушил еще и этот принцип… Тяжко будет.

Все мое тело горело. Подняв из-под одеяла правую руку, я увидал кровавые остатки собственной ладони — исходящая из нее боль не была нисколечки не сильнее того монотонного страдания, в которое был погружен весь организм.

Темноволосый опустил взгляд, его заинтересовало что-то спереди.

— Еще пара минут, буркнул он.

«До чего?» — хотелось мне спросить. Пара минут — и что, что произойдет? Но не спросил, мой голос тоже присох. Я только захрипел.

— Sorry за то, в вертолете, — пробормотал мой сосед, всматриваясь в нечто за мной. Понимаешь, ты не идентифицированный.

Я не понимал.

Впереди произошло какое-то замешательство. Кто-то чего-то кричал, указывая на что-то поднятым ружьем. К нему подъехали еще два всадника, в одном из них, когда он обернулся, я узнал Алекса. Телеги замедлили ход. Эскорт растянулся длинной змеей.

Темноволосый быстро осмотрелся по сторонам.

— Уже входим, сказал он, указывая движением подбородка перед собой, где я видел лишь испеченную дотемна равнину степи.

Он что-то промычал под нос, пропел какую-то фразу, поискал под широким багряным шарфом, которым был перепоясан и вытащил небольшую белую палочку. Он поднял ее к небу, целясь в то, что безустанно парило над нами.

— Не хватало только, чтобы эта уродина перешла за нами вторые Врата, — вновь буркнул он.

Я подтянулся и попытался сесть. Чтобы подпереться, мне не хватило правой руки — в конце концов, я все равно оперся на культе, боль просто не могла быть большей. Из-за нее мною сотрясали быстрые конвульсии, сердце билось в самоубийственном спринте, перед глазами все растекалось. Но в том, что увидел, я был уверен: птица исчезла. Не расплылась, не размазалась, не слилась с фоном — просто исчезла.

Маг опустил палочку.

— Сукин сын, — просопел он и спрятал ее в рукав.

Какое-то движение на периферии взгляда. Я повернул голову.

Алекс вместе с двумя другими всадниками — они дематериализовались.

Их дематериализация не имела ничего общего с исчезновением стервятника. Собственно, это даже не было дематериализацией, скорее засасывание, развертывание сплетения реальности. Поначалу я отметил в них странное смягчение контуров: разгладились все острые углы и резкие переломы очертаний их фигур. Краски сделались ненасыщенными, блеклыми; всадники и лошади сплющились, куда-то потерялось их третье измерение, перспектива свернулась. Затем краски, совершенно затертые, начали с них сползать — поначалу образуя лишь рваные, волнистые ауры, а потом и эти ореолы стянулись, закружили и выплыли вперед, как будто бы их сдул некий ветер. А потом там — перед нами — должен был присутствовать какой-то воздушный магический вихрь; мягкие полосы бледных красок исчезали в нем, как будто бы всасываемые силами давления или гравитации, они исчезали на моих глазах: их пожирало некое невидимое чудище. Его пасть находилась несколько левее Алекса, метрах в четырех над землей. Процесс ускорялся. Всадники и животные, разбитые на световые полосы с различной длиной волны, въезжали, словно по радуге, по собственным всасываемым краскам в те самые Врата, которые, похоже, не был в состоянии увидеть один лишь я. Перемещение переходящих сквозь них происходило от краев силуэтов к их центрам. Алекс, очутившись практически под пастью, теперь был всего лишь бесформенным и небольшим черным пятном ткани задней части собственной галабии — еще шажок уже несуществующего жеребца, и расплылось и оно. Через мгновение сквозь Врата прошли товарищи Алекса; исчезли их радужные ореолы, исчезли они сами.