Irrehaare - [14]
Еще одни двери. Сантана гасит лампу. За дверью ярко освещенный жаркими солнечными лучами холл. Жарища. Самый полдень в средине лета. И духота.
— Приветствую на моей плантации, — поклонился с характерной усмешкой на лице Черный.
Луизиана, год 1834.
11. РАЙ САНТАНЫ
Для местных манекенов он был миллионером-иностранцем, Сантаной Филипом Блеком, который, выкупив это неоднократно заложенное имение, переехал сюда из своих родимых сторон по причине каких-то семейных споров. Соседи его уважали, потому что он был богатым. Деловые партнеры уважали, поскольку он никогда и никому ничего не прощал. Слуги и рабы боялись по причине его жестокости. Да он привлекал, потому что он не маскировал ни одной из этих черт. Зато жена его любила, ибо знала — или же ей казалось, будто бы она знает — Что именно таким образом он маскирует свое совершенно другое, истинное лицо. Только Сантане на всех их было наплевать — ведь все они являлись последовательностями нулей и единиц в каком-то из буферов памяти Аллаха.
Дом был большим, просторным, солнечным. Я так и не узнал всех тайн, которые скрывали его бесчисленные комнаты. Мне предназначили одну из почти двух десятков спален, что занимали второй этаж западного крыла. Оттуда я мог видеть подъезд, сад, дорогу и часть ближайшего хлопкового поля Сантаны. Я слышал тяжело парящие в безветренном воздухе песни работавших на нем негров.
Слуги относились ко мне как к равного по статусу гостю хозяина; они явно были привыкшими к неожиданным появлениям Сантаны и его странных приятелей, их это никак не удивляло, равно как и не проявляли они удивления нашими сверхъестественными способностями. Сантана нередко исчезал на несколько дней, после чего столь же неожиданно появлялся — сам или же в компании таинственных незнакомцев. По сути своей, эти эскапады могли занимать даже несколько месяцев, но, принимая во внимание невероятно медленный ход здешнего времени, их воспринимали как краткие отсутствия. Узнав о такой особенности здешнего мира, я понял, что Сантана совершенно не собирался подчиняться требованиям Назгула, что с самого начала плевать он хотел на свое столь громко названное изгнание.
— Это уже не в первый раз я становлюсь ему костью в горле, — объяснил он мне при какой-то оказии. — Назгул меня терпеть не может, я его, видите ли, оскорбляю. В реальной жизни он адвокат; в качестве предводителя он прекрасно справляется с задачей координации сложных действий, с планированием долгосрочной стратегии и с принятием срочных, неожиданных решений. Но в то же самое время, он еще и параноик. Другое дело, что на его месте я и сам давно бы стал психически больным.
— Вы признаете такое его всемогущество? Автаркию единственного человека?
— А тебе казалось, будто у нас тут какой-то парламент, или как? Да, демократия, это штука приятная, но покажи мне парламент, который во время битвы будет с коня управлять сражением, и который обладает чем-либо таким, как честь и престиж, благодаря чему, солдаты желали бы сражаться под его началом, а в Иррехааре все основывается именно на этом.
То есть, Сантана решил попросту переждать события в своем шикарном укрытии. Лламет тоже был удовлетворен таким его решением. Впрочем, как оказалось впоследствии, это не был его первый визит в Луизиане Черного; местные манекены прекрасно знали его и даже пугали им своих детей. У Лламета имелась слабость с маленьким мальчикам. Их останки редко кто находил потом.
Иррехааре.
12. ВСЕВИДЯЩЕЕ ОКО: АЛЛАХ
Время уходило, совершенно незаметно убегали дни и недели между завтраком и обедом, мимо меня за невидимыми барьерами Врат проходила жестокая вселенная иллюзий, сон машины. Чего не вижу, не слышу, не чувствую — то и не существует. Ведь и по сути своей, после того, как данный мир покинет последний игрок, мир этот сплющивается в оперативной памяти Аллаха до сухой модели, соответственный отрезок которой будет вновь переведен на язык звуков, цветов, запахов только лишь тогда, когда найдется некто, кому всю эту фата-моргану можно будет вколоть сериями импульсов через мозговой имплатант. Эти негры не пели бы, если бы я их не слушал. Солнце не светило бы, если бы не было игрока, который чувствует его лучи. Техницизированный соллипсизм; каждый из нас является Богом Аллаха. Но с другой стороны, и Аллах является нашим Богом.
— Поясню тебе на примере, — сказал Маастракни, вытаскивая из кармана четверть доллара. Это был один из гостей Сантаны, о котором мне было известно, что это игрок — тем не менее, несмотря на постоянное прищуривание левого и правого глаза, сам я не мог их идентифицировать. Маастракни был худым, коротко стриженным, с темной кожей типом; говорил он мало, когда его не спрашивали — он вообще не отзывался, вечно держался в стороне, ни в какие дискуссии не вступал, сам вопросов не задавал, но если спрашивали у него — всегда вежливо отвечал — вел он себя несколько неестественно; и всегда он был спокоен тем тихим покоем одиночек из реальной жизни. Муляжи дарили его симпатией, что у других игроков всегда вызывало удивление и раздраженность. Маастракни жил у Сантаны уже довольно долго.
1924 год. Первой мировой войны не было, и Польское королевство — часть Российской империи. Министерство Зимы направляет молодого варшавского математика Бенедикта Герославского в Сибирь, чтобы тот отыскал там своего отца, якобы разговаривающего с лютами, удивительными созданиями, пришедшими в наш мир вместе со Льдом после взрыва на Подкаменной Тунгуске в 1908 году…Мы встретимся с Николой Теслой, Распутиным, Юзефом Пилсудским, промышленниками, сектантами, тунгусскими шаманами и многими другими людьми, пытаясь ответить на вопрос: можно ли управлять Историей.Монументальный роман культового польского автора-фантаста, уже получивший несколько премий у себя на родине и в Европе.
В романе Дукая «Иные песни» мы имеем дело с новым качеством фантастики, совершенно отличным от всего, что знали до этого, и не позволяющим втиснуть себя ни в какие установленные рамки. Фоном событий является наш мир, построенный заново в соответствии с представлениями древних греков, то есть опирающийся на философию Аристотеля и деление на Форму и Материю. С небывалой точностью и пиететом пан Яцек создаёт основы альтернативной истории всей планеты, воздавая должное философам Эллады. Перевод истории мира на другие пути позволил показать видение цивилизации, возникшей на иной основе, от чего в груди дух захватывает.
Поклонники польской фэнтези!Вы и вправду верите, что в этом жанре все «началось с Сапковского и им же заканчивается»?Вы не правы!Хотите проверить? Пожалуйста!Перед вами — ПОЛЬСКАЯ ФЭНТЕЗИ как она есть. Повести и рассказы — озорные и ироничные, мрачновато-суровые, философские и поэтичные, ОЧЕНЬ разные — и ОЧЕНЬ талантливые.НЕ ПРОПУСТИТЕ!
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В конце XXI века Земля отправляет к странной астрофизической аномалии исследовательскую экспедицию, но, не добравшись до цели, корабль исчезает. Его находят спустя несколько столетий, в XXIX веке, и на борту погибшего судна оказывается лишь один астронавт, Адам Замойский. Он не помнит, что произошло, не понимает, как выжил, и к тому же не значится в списке экипажа, но не это тревожит его в первую очередь. Адам попал в мир, где изменилось само значение слова «человек», где модифицировался язык, где реальность воссоздается, где она изменяема, а само понятие личности трансформировалось до неузнаваемости.