Иронические юморески - [26]

Однажды еду в троллейбусе. С трудом протискиваюсь к выходу сквозь толпу пассажиров пенсионного возраста, вошедших через переднюю дверь. Вдруг слышу позади возмущенные возгласы:

— Эй, вы там! Старичье! Пенсионеррры! Налезли через переднюю площадку, черт вас дери! Не вылезешь из-за вас тут на своей остановке!

Уже выходя из троллейбуса, я обернулся невольно, чтоб взглянуть на этого пенсионероненавистника: нет, не юноша, не десятиклассник, а вполне зрелый, по всей видимости, самостоятельно зарабатывающий на жизнь молодой мужчина в изящной фетровой шляпе и с модными бакенбардами на тщательно выбритом, слегка располневшем, румяном лице.

Заметив мой взгляд, он сказал вполне дружелюбно и как-то успокоительно:

— Это я не вам. Это я их вот, пенсионеров, ругаю. Налезли, понимаете.

— Чем же человек виноват, если дожил до пенсионного возраста? — начал было я.

— А дожил, так надо дома сидеть! — проворчал он.

Тут и стало все ясно. Если ты старый, если ты дряхлый, если в тебе душа еле держится, то нечего вылезать на свет божий. Твое дело дома сидеть, благо государство обеспечивает тебя пенсией, а ты, вишь, еще лезешь куда-то, лишая удобства тех, в ком кипят еще силы, да еще требуешь к своей особе внимания! Ну, ладно, если ты мне попался в метро, то я тебе окажу внимание: уступлю место на лавочке, потому что в метро установлено такое правило. Но в театре — это уж увольте, пожалуйста. Здесь такого правила нет, потому что никто тебя силком не тянет в театр ходить. В театр или кино каждый ходит по своей доброй воле, за свои денежки, и если тебе тяжело стоять в фойе, подпирая стенку спиной, то сиди дома да ешь галушки.

Как видите, есть в этом рассуждении своя логика. Нет лишь понимания того, что пенсия — это для человека еще не все, что сидение дома — не предел мечтаний, а галушки — не такое уж счастье, что старый человек, хоть он и старый, но еще живой, в качестве какового тянется к жизни, к свету, к людям, к искусству, и ему не так просто вычеркнуть себя из списков живущих и чувствующих.

Нет, я вовсе не хочу утверждать, что человек недостаточно воспитанный рассуждает именно в такой грубой форме. Но таков все же смысл его рассуждений, вернее, был бы смысл, если бы он взял на себя труд размышлять. Он, однако, в каких-то случаях действует рефлекторно, без размышлений, проявляя скорее эмоциональную сторону своей натуры, нежели способность к логическим умозаключениям. Его, к примеру, толкают — ему это неприятно, — он и кричит: «Старичье!» Он по инстинкту знает, что сидеть удобнее, чем стоять, вот и приспосабливает свои мысли под свои ощущения, иначе говоря, ставит свои мыслительные способности на службу удовлетворения этого, так называемого инстинкта комфортабельности, что в конечном итоге сводится к созданию жизненной философии, наглядным выражением которой являются всем известные афоризмы насчет батьки, поперед которого не следует скакать в пекло, и рубашки, которая ближе к телу.

Власть инстинкта комфортабельности над нашим бренным телом (хоть он и послабей таких инстинктов, как пищевой, скажем, или оборонительный) настолько велика все же, что если находится какая-нибудь лазеечка в виде мыслишки, оправдывающей наше свинство, мы сейчас же ею воспользуемся («Дома надо сидеть, а он лезет еще куда-то!», «Ему в крематорий пора, а он…» и т. д.). Для удовлетворения этого комфортабельного инстинкта иной человек может поступиться многим, в том числе и собственным достоинством. Некоторые молодые люди, вполне респектабельные на вид, настолько не заботятся о собственном достоинстве, что при всей своей двухметровости умудряются прошмыгнуть под локтем у какой-нибудь крошечной старушонки, торопясь занять раньше нее место в вагоне. Ну, этих мы амнистируем авансом, понимая, что в них еще затянувшееся детство играет. А вот те, которым под тридцать, под сорок — с них-то ведь и спрос больше. Эти, правда, под локтем не проскакивают (солидность не позволяет), но есть среди них такие, что если уж сядут, то так и будут сидеть, низенько опустив голову и уткнувшись носом в газету, словно их не учили в детстве, что, находясь в общественном месте, надо поживей вертеть головой в стороны, чтобы не пропустить невзначай того, кому твоя помощь может понадобиться, словно не говорили им, что в качестве оправдательной причины в данном случае никак не принимается то, что ты, к примеру сказать, крепко задумался или увлекся чтением.

Ну учить-то их, наверно, учили, если не в детском возрасте, то хотя бы в юношеском, но они, видать, полагают, что такого рода жизнепрепровождение с опущенной головой не унижает их человеческое достоинство. Э, да шут с ним, с этим достоинством, думают, должно быть, они, какая от него польза! К тому же, что оно такое, достоинство это самое? Как его прикажете понимать? Ведь на этот счет единого мнения нет. Если верить четырехтомному Словарю русского языка (изд. Академии наук СССР, 1957 г.), то достоинство — это «Уважение к себе, сознание своих прав, своей ценности», а также «Внешнее проявление сознания своей значимости, уважения к себе». Поскольку так, то как же я смогу проявить внешне сознание уважения к себе, если буду поминутно вскакивать, уступая кому-то там место? Это достойно скорее какого-нибудь мальчишки, школьника, а не человека солидного, полного сознания своей значимости. Я-то ведь и на работе у себя кое-что значу, и возраст у меня внушительный, так что пусть лучше вскакивают те, кто посопливее да поменее меня значат.