Ироническая проза. Ч. 1 - [50]

Так вот, возвращаюсь к теме матушкиных припасов… Автомобиля у нас в те времена не было: моя сестрица, к тому времени, ещё не села за руль (а я так и не сел за него до сих пор), и было решено вывозить все эти банки с соленьями и маринадами поэтапно. Для этого нужно было каждый Божий день приезжать на дачу на автобусе и забирать по нескольку пузатых банок. Но это ещё не всё: желательно было, чтобы во время всего этого периода эвакуации кто-то жил на даче и охранял все эти заготовки — мало ли что? — а к приходу дачного автобуса являлся на остановку, и вручал приехавшим родственникам очередную партию помидоров-огурцов-патиссонов и т. д..

Когда мама придумала этот, гениальный в своей простоте план и познакомила с ним всех нас, она очень выразительно посмотрела на меня. Я, честно говоря, уже с самого начала догадывался, к чему она клонит — и понимал, что месяца одинокого торчания на даче мне не избежать. На все мои протесты мама ласковым, но категорическим тоном возразила:

- Ничего, сынок! Месяц — это всего четыре ваших передачи. Телезрители без тебя с тоски не взвоют, а с Наташкой ты как-нибудь договоришься. Поживёшь на природе, в тишине, попишешь там чего-нибудь, почитаешь спокойно. Продукты и сигареты мы будем тебе привозить, а коньяком запасёшься сам; к тому же, возьмёшь с собой собак — им тоже надо побегать на свободе перед зимним сидением в квартире…

Спорить было бесполезно — да я и сам начинал потихонечку заражаться мыслью провести целый месяц в тишине среди октябрьских лесов и тишины пустого дачного посёлка (не совсем пустого, правда: некоторые наши соседи жили там круглый год). Мы и поехали — я и собаки.

Подробно рассказывать о том, как я придавался блаженному безделию на протяжении целого месяца, никакого смысла нет — а вот о наших собаках можно немного рассказать и поподробнее. Тем более, что именно они стали главными действующими мордами этой, во всех смыслах поучительной истории. Собак в то время у нас было ровно пятеро: старенькая дворняжка Томба — ростом не больше болонки, с прямой и жёсткой белой шерстью, с красным носом-пятачком и торчащими ухами она была очень похожа на небольшого поросёнка; её потомок Фокс — он был чуть больше своей матери, шерсть имел гладкую, характер злобный и драчливый, окрас чёрный с подпалинами (да-да, совсем как у добермана), а кроме того, у Фокса был врождённый вывих задней левой лапы. из-за чего он чуть припадал на неё — и все, кто хоть мало-мальски был знаком с Фоксом, утверждали, что эта небольшая хромота полностью довершает его бандитский образ.

Следующими в этой стае были две доберманихи — Грета и Соня — Соню я подобрал на улице в декабре 1997 года, а Грета однажды сама ворвалась в нашу квартиру летом 1996 года, и мы приютили бедолагу. Надо сказать, внешность у наших добермах была та ещё: во-первых, обе они были достаточно крупные — настолько, что не зная, что перед ними самочки добермана, их легко принимали за кобелей, а во-вторых, у Греты было, по всей видимости, не совсем удачно купировано ушко — и оно не стояло вертикально, а получалось как бы заломленным под прямым углом точно посередине. Если добавить к этому тот факт, что у Греты постоянно горели глаза, зрелище тоже было достаточно аховым… Помнится, я иногда говорил ей: «Груша, выруби прожекторы!» — и Гретка начинала очень уморительно жмуриться и закрывать глаза лапами…

Наконец, пятым членом стаи был пёс Джой. Он появился у нас ещё до того, как в нашей квартире поселились доберманы: хозяин Джойкиной мамки-водолазихи работал кинологом в питомнике, где занимались разведением конвойно-розыскных овчарок. Однажды он зачем-то взял с собой на работу собаку и выпустил её в вольер… Через два месяца он звонил мне и спрашивал: «Старичок, не хочешь щеночка взять? Получилась очаровательная помесь ньюфаундленда и овчарки! такая лапочка!… У вас же дача есть — вот и будет дачу охранять! У него шерсть такая, что на снегу спать может!…» Я поддался на эти уговоры — и вскоре в квартире поселился весьма жизнерадостный щенок, который на вторую неделю своего пребывания в квартире разорвал в клочья антикварный географический атлас XVIII века в переплёте из телячьей кожи… Через год жизнерадостный щеночек вырос в огромного чёрного пса, который был едва ли не на корпус выше любого ньюфаундленда и любой овчарки. Сестрёнка очень любила кататься на санках и на лыжах, держась за его поводок…

Вот с такой пёсьей сворой я и выехал на дачу в октябре девяносто восьмого года. Проснувшись утром, я выпускал собак поноситься по посёлку, потом выдавал им кости и ставил варить собачью похлёбку. Всё остальное время я был предоставлен сам себе: если день был дождливый, я располагался с книжкой в качалке у камина (завидуйте!) — но чаще вытаскивал на улицу шезлонг, и сидел там с книжкой до темноты. Собаки, набегавшись, располагались рядом: они очень любили устраиваться подремать на солнышке под кустами смородины — и эти кусты полностью скрывали их, если смотреть со стороны калитки.

Так было и в тот день: я расположился на лужайке в шезлонге, рядом на табуретке стояла кружка с чаем и пепельница, чуть поодаль продолжал ворчать только что вскипевший самовар — а под кустами смородины разлеглись собаки, ловившие свой собачий кайф, подставляя пузо и бока октябрьскому солнышку. Идиллия, одним словом.