Ироническая проза. Ч. 1 - [42]

Вечерний кошмар оперуполномоченного

Сашка Вольф не был «белокурой бестией» — он был (и доселе остаётся) самым, что ни есть, семитско-семитствующим семитом. Правда, это не важно — важно другое: внешность у Сашки — не то, чтобы ярко-выраженная семитская, скорее — этакая обще-южная: чёрные кудрявые волосы, карие глаза, кожа смуглая опять же… Принять его можно хоть за грека, хоть за итальянца, хоть за кавказца. Ну, и пользуется этим Сашка иногда при соблазнении юных дев… Впрочем, это тоже неважно.

А важно, как мы увидим из дальнейшего повествования, где и кем Сашка Вольф работает. А работает он — на зависть всем нам! — там, где ему платят зарплату за то, что интересовало его с самого детства. Правда, платят не так, чтобы очень — но, тем не менее… В музее работает Вольф, научным сотрудником. А так как с детства он буквально помешан на старинном оружии, то числится он в музее ни кем-нибудь, а ведущим специалистом, ответственным за изучение и сохранение музейного собрания аркебуз, палашей, мортир, фузей и прочего колюще-режуще-стреляющего антиквариата. То есть, Сашке не только удалось воплотить в профессию своё детское увлечение, но и стать чем-то вроде живой иллюстрации к замечательному рассказу Михаила Веллера про оружейника Тарасюка. Такие вот дела…

А теперь — собственно, вводная часть закончилась, и мы переходим, собственно, к повествованию о том, как Вольф, тратя личные деньги и время во имя торжества исторической науки, едва не стал жертвой ментуозной бдительности и не превратился в исламского террориста-подрывника — со всеми вытекающими…

Итак, дело было так: Сашу Вольфа я встретил на улице 31 августа 2001 года — день в день, ровно десять лет назад. Был тёплый летний вечер, который я надеялся провести с кружечкой пива в одном летнем кафе, которое мы в том сезоне очень любили, и которого — увы! — больше не существует. Я неторопливо шёл по улице, предвкушая, как сейчас сяду за столик, как появится кто-нибудь из знакомых, как мы неторопливо поболтаем о том, о сём… А тут — Вольф навстречу несётся: глаза горят, вся фигура — в каком-то порыве вперёд. Не иначе, как тоже спешит пивка попить после целого дня, проведённого среди музейной пыли.

- Шолом! — говорю, — привет хранителям древностей, сдувателям пыли веков с артефактов! Пойдём, что-ли, по кружечке портера откушаем?…

- Не могу! — говорит Сашка, — лучше идём со мной, и скорее! Тут — такое!…

- Чего стряслось-то? — спрашиваю, — и где это видано, чтобы ты от потребления пива уклонялся?

- Понимаешь, — говорит он, сегодня директору музея позвонили какие-то таджики — они ремонтируют старый особняк на углу Проспекта и N-ской улицы, бывший штаб кавалерийской дивизии, ну, ты знаешь этот дом… Так вот: они там, не то в подвале, не то на чердаке какие-то сабли нашли, винтовки ржавые, штыки, наганы… Ну, сам понимаешь: такого «счастья» им даром не надо — а в милицию звонить страшно: они же через одного — без документов, да с нарушением регистрации… Короче, позвонили они в музей: забирайте, мол — да мал-мала деньга туда-сюда давай. Вот меня и отправили, — Сашка выразительно посмотрел на меня, — пойдём со мной! Поможешь всё это хозяйство в музей доставить!

Я представил, как мы с Вольфом сейчас пойдём через весь проспект в его музей — увешанные ржавыми мосинскими винтовками и кавалерийскими шашками, со штыками и с наганами за поясом… Почему-то, воображение нарисовало мне такую картинку, что мы ещё через весь Центр покатим ржавый, облепленный паутиной пулемёт «Maxim»… И решил отказаться. Спросил только — так, без особой надежды:

- А одной-двумя шашками из этого арсенала разжиться не получится? Если да — проставляюсь пивом…

- Ну что ты! — Вольф замахал руками, — они же директору музея сказали, сколько там чего! Да и нехорошо это: этим вещам место — в музее, а не в частной коллекции!

Ну, тут уж я совсем отказался — и Вольф ушёл, меряя проспект семимильными шагами. Энтузиаст несчастный…

А я пошёл пиво пить.

Как выяснилось позже, Сашке вовсе не грозило тащить весь, найденный таджиками, арсенал на своих плечах: в родном музее его снабдили какой-то суммой денег, чтобы он взял машину и привёз всё найденное в музей. Но я об этом не знал.

А узнал я об этом через несколько дней — в той же летней пивной, за своим любимым столиком. И не от кого-нибудь, а от милицейского оперативника, с которым нас связывала лишь общая симпатия к портеру под кальмаровые колечки.

- Представляешь, — рассказывал опер, — вечером поехал я с работы на своей машине. И вдруг вижу: на выезде на Проспект голосует какой-то парнишка, цыган — не цыган, чечен — не чечен… Кто их, нерусских, разберёт?… Думаю: дай, подброшу — вроде, на наркомана он не похож — а я денежку срублю. Останавливаюсь, а он и говорит: «Командир, сейчас во-от в этот двор заедем, погрузимся — и поедем!» — а сам на старинный особнячок показывает, который на реконструкции находится. «Ну, — думаю, — не иначе, как парень договорился уворовать со стройки пару мешков цемента, или ещё что-нибудь в этом роде» — но мне-то какое дело? я же подбармить хочу…

- Заезжаем мы, значит, с ним во двор этого особняка, — продолжает свой рассказ опер, — там, чтобы во двор заехать, нужно въехать в тоннель, а двор — настоящий «каменный мешок»!… Заезжаем, он выходит — и уходит куда-то вовнутрь здания. А я по сторонам оглядываюсь: вокруг — пустые окна, мусор строительный, и — ни души. Идеальное место для всяких преступлений и тёмных делишек… И тут из недр пустого дома выходит мой «пассажир» — да не один! За ним ещё двое или трое его земляков идут — и тащат в руках винтовки и какие-то ящики! «Всё! — думаю, — приплыли! Братья-мусульмане схрон оружия перевозят — не иначе, как теракт готовят!» А я — как назло, табельное сдал, и на телефоне — ни копейки, подкрепления не вызвать!… «Ну, ничего, — думаю, — прорвёмся как-нибудь! В крайнем случае, если этот курьер один поедет, то я его заболтаю — а потом вырублю резко» — а самому уже представляется новая звёздочка за задержание террористов и предотвращение теракта…