Ирландское сердце - [219]

Йейтс понизил голос.

– Да, откровенье ждет нас впереди, – сказал он.

Хорошо, возможно, он предложит какое-то решение, какой-то способ найти общую позицию, пока «кровавый прилив» действительно не накатил на скалистые берега, которые я видела в Коннемаре и Донеголе.

Йейтс оторвал взгляд от своего текста и остановился. Даже не оборачиваясь, я уже поняла, кто вошел в зал. Мод. И с ней Констанция. Они вдвоем старались тихонько пройти в последний ряд. Пустое. Двое мужчин мгновенно вскочили, предлагая им свои места. Я увидела улыбки на лицах Мод и Констанции, когда они сели. А какой-то парень через два места от них потянулся изо всех сил, чтобы пожать обеим руки.

Ирландские Жанны д’Арк – у нас их, представьте, даже две. Пожилой мужчина помахал им рукой.

– Дуглас Хайд, – прошептала мне на ухо Мэй.

«Человек, с которого все это начиналось», – подумала я. В этот момент Мод увидела Шона и начала вставать. Но он показал ей два поднятых вверх больших пальца и жестами усадил обратно.

Йейтс прокашлялся и попытался как-то подытожить прочитанное, но на него уже никто не обращал внимания. Теперь Мод обнимала какая-то женщина.

– Мэри Максуини, – пояснила мне Мэй.

– Простите, леди и джентльмены, – сказал Йейтс, – простите. В этой поэме есть еще одна строфа.

– О, Уилли, – сокрушалась Мод. – Извини нас, пожалуйста. Мы с Кон задержались…

– Лучше поздно, чем никогда! – закричал кто-то из зрителей. – Как с Ирландской Республикой!

Эта реплика вызвала смех в зале.

Этот эпизод отвлек на себя внимание публики, что привело к общему облегчению. Довольно про лучших и худших, довольно про кровавые приливы. Но постепенно толпа успокоилась, и вот уже снова все взоры были обращены на него. А Йейтс молчал.

– Продолжай, Уилли, – попросила Мод. – Мы все ждем.

– Да, откровенье ждет нас впереди, – повторил он. – Пришествие второе впереди. Пришествие второе!

Следующие несколько строчек я пропустила, слушая невнимательно. Там говорилось что-то про тело льва и пески пустыни. Тучный мужчина рядом со мной заснул и похрапывал, издавая хриплые звуки.

– И что за грубый зверь дождался часа и в Вифлеем ползет, чтоб там родиться?

Йейтс остановился, и всем показалось, что это уже конец поэмы.

– Вифлеем? – Это слово разбудило моего соседа. – Он так и сказал – Вифлеем? – допытывался он у меня. – Вы что, издеваетесь над нашими верованиями, мистер Йейтс? Я знаю, что сам вы не католик, но рассчитываю, что вы все-таки будете уважать нашу религию.

Вокруг меня начались шум, комментарии и обсуждения. Йейтс стоял неподвижно. Мне показалось, что он вспоминает беспорядки в театре Эбби после скандальной постановки «Плейбоя Западного мира» Джона Миллингтона Синга.

Герцогиня встала:

– Леди и джентльмены, прошу вас.

Но никто ее не слышал.

Я тоже встала и подошла к Мод.

– Ради бога, Мод, сделайте же что-нибудь, – попросила я. – Поднимитесь к нему. Если вы с Кон сейчас встанете с ним рядом…

– Мы не можем, Нора, – покачала головой она и показала мне на де Валера, который внимательно следил за нами.

– Господи Иисусе, Мария и Иосиф, – пробормотала я и устремилась в первые ряды.

Конечно, не мое дело – вмешиваться в такие вещи. Но герцогиня совершенно растерялась, и…

И кто внезапно возник подле Йейтса? Разумеется, это был Сирил. А я даже не видела, чтобы он сюда входил.

– Огромное спасибо, мистер Йейтс, – начал он. – Все это, конечно, очень сильно и проникновенно, но некоторые из нас хотели бы получить заряд эмоций из ваших старых произведений. Верно? – обратился он к аудитории. – Например, мое самое любимое стихотворение было положено на музыку, – добавил он.

И Сирил начал петь:

– У зарослей ив плакучих с любимой я был молчалив,

Ее белоснежные ножки ступали под сенью ив…[203]

Да уж, это вам не «кровавые прибои», хоть я далеко не уверена, что Йейтсу понравилось, что ему напомнили про времена, когда он изъяснялся так легко и понятно. Публика внимательно слушала Сирила. Мой сосед улыбнулся.

– Прими любовь так же просто, – тем временем пел Сирил, – как листья растут на ветвях.

На какой-то миг мы все – из Австралии и Африки, из Южной и Северной Америки, из Португалии, Испании, Тасмании – вдруг оказались, душой и сердцем, в Ирландии, которая не оставит равнодушным того, в чьих венах течет ирландская кровь. Эту песню знали все, поэтому мы подхватили ее и допели вместе, наслаждаясь милым и печальным окончанием.

– Но молод я и был глуп, а ныне я полон тоски.

Аплодисменты. Аплодисменты всем нам.

Однако такое единение длилось недолго. В аудитории снова формировались центры разногласия. Де Валера, Шон, Мод и Констанция ушли, не сказав Йейтсу ни слова. За ними последовала и Мэй, а я подумала: «Уезжай оттуда, Питер, прошу тебя. Просто уезжай из Ирландии».

Февраль, 1922

Второго февраля, в день рождения Джеймса Джойса, мы с Мэй нашли для себя два места в книжном магазине Сильвии «Шекспир и Компания». В передней части магазина на столах были расставлены стопки экземпляров новой книги, на синих корешках которых большими буквами было отпечатано название – «Улисс». Публика здесь очень отличалась от той, что была на Слете ирландской нации. Присутствовали в основном американцы и французы. Сильвия вывела Нору и Джойса из задних помещений и усадила на стулья за небольшим столом.