Иосиф - [2]

— И ты ловишь так всех, кого захочешь?

— Почти всех.

— Но, значит, есть и такие, которые сопротивляются?

— Встречаются и такие.

— Чем ты это объясняешь?

— Чем объясняю? Видишь ли, Иосифом Прекрасным мужчина бывает по трем причинам[1]. Во-первых, потому что он до умопомрачения влюблен в другую. Во-вторых, потому что робок, а в-третьих, потому что... как бы это сказать... потому что неспособен довести до конца победу над женщиной...

— Но, дорогая... Неужели?..

— Да, поверь мне... И таких много... очень, очень много... куда больше, чем обычно считают. На вид они самые обыкновенные... и одеты, как все... И тоже павлины... Впрочем, я неправа: какие же они павлины, если хвост у них всегда опущен?

— Ох, дорогая!..

— Что касается робких, они иногда просто нестерпимо глупы. Наверно, стесняются раздеться, если в спальне стоит зеркало, даже когда они там совершенно одни. С ними приходится быть предприимчивой, делать им глазки, пожимать руку. Да и этого иногда мало. Они все равно не понимают, с чего и как начать. Если в качестве последнего средства упасть в обморок... они стараются привести тебя в чувство... А если не сразу придешь в себя, бегут за помощью.

Мне, разумеется, больше всего по вкусу чужие поклонники. Этих, дорогая, я беру приступом... так сказать, штыковой атакой!

— Все это очень мило, но что прикажешь делать, когда кругом вообще нет ни одного мужчины, как здесь, например?

— Я их отыскиваю.

— Отыскиваешь? Но где?

— Да везде! Кстати, эту историю я и хотела тебе рассказать.

Ровно два года назад муж отправил меня на лето в свое имение Бугроль. А там, понимаешь, никого... ну ни-когошень-ки! В соседних имениях — отвратительные пентюхи, заядлые охотники, они в своих замках понятия не имеют, что такое ванная комната, немытые-нечесаные, спят не раздеваясь и совершенно неисправимы, потому что живут в грязи, можно сказать, из принципа.

Догадываешься, что я сделала?

— Как я могу догадаться?

— Ха-ха-ха! Я как раз тогда начиталась романов Жорж Санд — в них она утверждает, что у всех простолюдинов благороднейшие души, а у светских людей низменные душонки. Добавь к этому, что зимой я видела в театре Рюи Блаз[2], и пьеса мне страшно понравилась. Так вот, я узнала, что сын нашего фермера, красивый двадцатидвухлетний малый, учился в духовной семинарии, но потом бросил ее, так ему было там тошно. И я взяла его к себе в слуги!

— Ну и ну!.. А потом?

— Потом... потом, дорогая, я обходилась с ним очень пренебрежительно, без стеснения показывая ему значительную часть своей персоны. Этого увальня я не улавливала, я его разжигала.

— Ох, Андре!

— Да и знаешь, меня это очень развлекало. Ведь все говорят, что слуги в счет не идут, ну, я и не считалась с ним. Вызывала его к себе каждое утро, когда горничная одевала меня, и каждый вечер, когда она меня раздевала.

— Ох, Андре!

— Дорогая! Он пылал, как соломенная крыша. Тогда я стала во время еды разглагольствовать о том, как важно быть чистоплотным, ухаживать за собой, о душах, о ваннах. И через две недели он исправнейшим образом каждое утро и каждый вечер полоскался в реке, а потом так опрыскивался духами, что хоть беги вон из замка. Пришлось запретить ему душиться — я очень сурово сказала ему, что мужчина должен употреблять только одеколон.

— Ох, Андре!

— И тогда мне пришла в голову мысль устроить нечто вроде сельской библиотеки. Я выписала несколько сот высоконравственных романов и давала читать всем крестьянам и всей нашей прислуге. Но туда затесался десяток романов... ну, как бы их назвать?.. поэтических, что ли... словом, таких, что волнуют сердца институток и лицеистов... Их-то я и подсовывала своему лакею. Они открыли ему глаза на жизнь... с весьма своеобразной стороны!

— Ох... Андре!

— И тогда я стала очень фамильярна с ним, говорила ему «ты», переименовала в Иосифа... Дорогая! в каком он был состоянии!.. Описать невозможно! Похудел как... как петух... и глаза сделались совсем дикие. Боже, до чего я забавлялась! Редко у меня бывало такое веселое лето...

— А дальше что?..

— А дальше... дальше... Однажды, когда муж уехал, я велела Иосифу заложить экипаж и отвезти меня в лес, жара стояла в этот день невыносимая... Вот и все!

— Ох, Андре, расскажи, как это было!.. Мне так интересно!

— Сперва выпей еще шартрезу, не то я одна прикончу графинчик. А дальше мне стало дурно.

— Дурно?

— Какая ты глупая! Я ему сказала, что сейчас мне станет дурно, и велела перенести меня на траву и уложить. А лежа на траве, я стала задыхаться и велела распустить мне шнуровку. А когда он распустил, потеряла сознание.

— Совсем потеряла?

— Нет, конечно!

— А потом?

— А потом мне пришлось добрый час пролежать без сознания. Он никак не мог взять в толк, каким способом привести меня в чувство. Но я была терпелива и открыла глаза, только когда его падение совершилось.

— Ох, Андре!.. И что ты ему сказала?

— Ничего, разумеется! Я же была без сознания и ничего не чувствовала. Просто поблагодарила его и попросила помочь мне дойти до кареты. После этого он отвез меня в замок, но на повороте чуть не опрокинул карету.

— Ох, Андре! И все?..

— Все...

— И ты только один раз теряла сознание?